– Разденься!

Она моргнула, непонимающе уставилась на него. Толстяк повторил, тщательно артикулируя:

– Разденься, быстро!

Наконец девушка сообразила, что от нее хотят. Она села, свесив гладкие ноги с миниатюрными ступнями. Каждый ноготь был тщательно покрыт бриллиантовым лаком. На синей коже под правым коленом темнел синяк – это Уги-Уги поставил его прошлой ночью. Нахака через голову стянула рубашку, вновь глянула на него. Монарх приказал:

– Встань. Встань перед дверью.

Она выпрямилась, бесшумно и грациозно ступая по ковру, сделала несколько шагов...

– Нет! – прошептал он. – Назад. Отойди немного.

В конце концов Нахака встала там, где он хотел. Уги-Уги, вслушиваясь в происходящее снаружи, занеся кинжал над головой, оглядел ее. На девушке теперь осталось лишь два золотых украшения: цепочка с мелкими драгоценными камешками на левой лодыжке и крепкий витой ошейник. Сколько ей лет? То ли пятнадцать, то ли семнадцать, монарх не мог вспомнить. А вероятно, никогда и не знал. Совсем невысокого роста, от природы очень изящная, грациозная... Как давно она у него... два года? Три? Нахака уже начала ему надоедать, ее тело было слишком хорошо знакомо ему. Через полгода-год надо будет заменить ее на другую, более молодую наложницу. А лучше сразу двух. И почему через полгода? При возвращении на Да Морана выбросить ее за борт, в облака. Или устроить ловлю серапионов с Нахакой в роли наживки. Странно, что она вообще выжила, всех предыдущих наложниц Уги-Уги задушил во время постельных забав, руками или шнурком, на котором в его дворце на Атуе возле кровати висел колокольчик. А одну – зарезал.

Так или иначе, несмотря на все, что ей довелось пережить в спальне монарха, фигура Нахаки оставалась прекрасна.

– Теперь не шевелись, что бы ни произошло! – приказал Уги-Уги.

Она кивнула. В следующее мгновение замок хрустнул, дверь раскрылась, наполнив комнату льющимся из коридора дневным светом, и в проем один за другим бесшумно вступили два человека.

Глаза обоих светились мутным желтым светом. Оба замерли, увидев стоящую перед ними красавицу.

Рука Уги-Уги опустилась, тонкий клинок вонзился в основание шеи над правым плечом первого незнакомца, вошел до самой рукояти. Человек захрипел, падая, монарх выдернул клинок и вонзил в грудь второго, повернувшегося к толстяку лицом, при этом заметив оружие, ножи и пистолеты в руках злоумышленников. Второго он узнал – Пло, старший помощник Лен Алоа, гончего Верхних Земель, доставлявшего новых рабов на прииск по безымянной облачной реке.

Уги-Уги выдернул клинок из сердца Пло, и тело упало на ковер. Стараясь дышать как можно тише, он обернулся: Нахака не моргая молча смотрела на него. В конце концов, на ее глазах в спальне дворца Уги-Уги на монаршем острове было убито множество людей...

Крепко сжимая кинжал, он высунул голову в дверной проем, оглядел коридор, увидел труп туземца из охраны, приплывшей на Гвалту вместе с ним.

Шагнул назад и бесшумно прикрыл дверь.

Замок в ней был сломан.

Все еще с окровавленным кинжалом в руках, Уги-Уги уставился на девушку, усиленно размышляя.

Мозг его, в отличие от тела, не заплыл жиром. Монарх помнил: начало бунта в провале совпало с его прибытием на Гвалту – день в день. Собственно, именно поэтому Уги-Уги до сих пор находился здесь, иначе он бы уже давно посетил прииск, побеседовал бы с Лен Алоа, полюбовался на укушенного Диша Длога и отправился в обратный путь, прихватив собранные за последнее время алмазы. Но бунтовщикам, судя по всему, удалось расправиться с живущими внизу надсмотрщиками и Большим Змеем либо загнать их в нижнюю часть провала, где обитали беглые безкуни. Новые алмазы перестали поступать в поселок, спущенные в корзине бойцы обратно не вернулись. Дважды бунтовщики пытались прорваться наверх, но их отбрасывали обратно.

И вот теперь, понял он, Бром Бом с Лен Алоа решили поднять свой бунт. Захотели свергнуть Бога! Ведь все это началось, когда Владыка Верхних Земель прибыл на прииск. Даже находясь здесь, он не смог справиться с еретиками, не покарал, призвав молнию с небес или обрушив на них каменную лавину... Бог потерял свою силу, вот как, должно быть, решили они.

– Бром, – беззвучно произнес толстяк и шагнул к раскрытому ларцу. – Решил Владыкой стать сам? Лад, еще поглядим мы, посмотрим, сможешь ли владычествовать ты...

Говоря это, Уги-Уги положил кинжал возле ларца, достал большой пузырь с маслом, раскрыл и принялся намазывать себя.

Через мгновение тонкие ручки скользнули между его ладоней – увидев, чем занят повелитель, Нахака решила, что это какая-то новая игра, ведь ей часто доводилось втирать масло в телеса хозяина. Теперь она попыталась отобрать пузырь, чтобы заняться знакомым делом. Зарычав, Уги-Уги пухлым локтем толкнул ее в грудь, и наложница упала, растянулась на полу во весь рост. Сверху вниз поглядев на нее, монарх вдруг ощутил желание такое острое, что страх на несколько мгновений исчез, уступив место похоти. Уги-Уги даже шагнул к девушке, чтобы овладеть ею прямо на полу – а она лежала неподвижно, покорно глядя на него, – но тут же опомнился. Его могли убить прямо на ней, пригвоздить к полу и его и ее тело одним сильным ударом копья... как не вовремя он отправил Камеку с тем пиратом! Кривобокий онолонки – хитрый, умелый воин, он бы не позволил... впрочем, в его присутствии Бром Бом с Леном Алоа, скорее всего, и не решились бы на бунт.

Уги-Уги намазался с ног до головы, стараясь не втирать масло в тело, но лишь покрыть кожу ровным блестящим слоем. Нахака на полу села, прижавшись спиной к кровати, не понимая, что происходит. Закончив, монарх собрался было бросить пузырь под стену, но передумал и покосился в сторону наложницы. Захватить ее с собой? Да нет, зачем она нужна... хотя в крайнем случае можно швырнуть Нахаку в преследователей как палку.

Он кинул ей пузырь и велел:

– Лад, намажь себя. Но не втирай, сделай так, чтобы стать скользкой. И не одевайся. Поняла?

Не дожидаясь ответа, шагнул к двери и прислушался, затем чуть приоткрыл ее, выглянул в коридор. Возле неподвижных тел охранников лежали пуу. Уги-Уги не стал брать их, он не умел пользоваться топориками, к тому же слегка боялся этого оружия – слишком уж острое. Кряхтя, он присел над трупами двух убийц. Взял нож, пару пистолетов вместе с кобурой и ремнями, затем вернулся к постели. Нахака, стоя на коленях, намазывала маслом грудь и живот медленными круговыми движениями. Нагнувшись, толстяк несильно стукнул ее кулаком по голове и прошипел в испуганное личико:

– Поспеши, дочь курицы!

Ее движения стали быстрее, и монарх кивнул. Он до сих пор не знал, какие чувства испытывает к нему девушка, но полагал, что это – рабская любовь, слепое обожание. Она иногда плакала от боли или обиды, но относилась к издевательствам как к должному, будто покорная собака, которая подчиняется хозяину и принимает любое наказание, даже когда не понимает, за что ее наказывают; никогда не пыталась возражать, возмущаться, спорить, дерзить. Наверное, и вправду считала своего повелителя богом, воплотившимся в человеческом теле, одним из могущественных обитателей Канона... впрочем, подумал Уги-Уги, девка вряд ли слышала что-либо о Каноне.