Опустив трубу, капитан повернулся к пассажиру:

– Мы плыли сюда?

Стоящий рядом Камека глядел на Тулагу, склонив голову к узкому, приподнятому левому плечику.

– Твои сокровища спрятаны в святилище? – продолжал допытываться Тук-Манук.

– Да.

– Где? – спросил онолонки.

При Гане он впервые раскрыл рот. Голос оказался тихим и вкрадчивым – таким могла бы говорить небольшая ядовитая змея.

Тулага посмотрел на кривобокого туземца.

– Зачем тебе? Ты будешь их доставать?

Камека, подумав, ответил:

– Нет. Ты будешь.

Все трое вновь поглядели вперед. Светило только разгоралось в лазурном небе, облачные перекаты колыхались за бортом, с севера дул прохладный ветерок. Вскоре «Небесные паруса» должны были войти в пространство между рифами.

– Но поплывешь не один, – добавил Камека и похромал прочь.

Гана не стал оборачиваться, когда услышал, как за спиной коротышка-онолонки негромко разговаривает с матросами. К Туку-Мануку приблизился боцман, что-то спросил, выслушал ответ и ушел к штурвалу. Вновь появившийся Камека прошипел:

– Оно большое?

Гана пожал плечами.

– Нужно нырять за ним? – не отставал онолонки.

– Да, – сказал Тулага и кивнул на капитана. – Еще на Гвалте я спрашивал, он сказал, у вас есть пояса.

– Есть, – подтвердил метис.

– Тогда нырнешь, – буркнул Камека.

Они разговаривали отрывисто и напряженно, будто за каждым словом был скрыт тайный смысл, и оба знали, что собеседник осознает его, но все равно не стремились произносить вслух то, что подразумевалось. Смысл был прост: не успеет настать ночь, как они сделают все возможное для того, чтобы собеседник погиб.

Онолонки ушел, капитан также покинул бак. Корабль подвели к рифам, теперь он двигался куда медленнее. Спустили небольшую лодку, которая поплыла впереди, лотом промеряя глубину. Судя по всему, это было не мелкооблачье – рифы вздымались не из общей основы, находящейся неглубоко под поверхностью, но являлись чем-то вроде очень длинных и тонких скал-иголок. Верхушки их, торчащие над облаками, состояли в основном из панцирей известковых моллюсков и закаменевшей массы отмершего живого жемчуга.

Теперь Гана видел, что святилище окружают шесть или семь рифов. Строение было куда больше, чем показалось вначале: обширный лабиринт под плоской гранитной крышей, состоящий из колонн, стен, коридоров, лестниц, галерей и залов, частично погруженных в облака. Лодка с тремя матросами приблизилась к портику и встала. Они вновь бросили лот. Когда на баке появились боцман с капитаном, один из матросов прокричал:

– Дальше не надо!

«Небесные паруса», развернувшись левым бортом к святилищу, опустили два глубинных спиральных якоря. Лодка вернулась, с помощью талей ее подняли из облаков. Время шло к полудню, жара разливалась над тихим Сном.

Гана обернулся, услыхав шаги: к баку подошел Камека в сопровождении четырех матросов с баграми и вооруженного пистолетом боцмана. Фигуры капитана и Укуя виднелись дальше, возле штурвала. Моряки стали в ряд, Камека – посередине, чуть впереди, левое плечо приподнято, голова склонена к нему. В каждой руке он сжимал по топорику.

Гана глядел на них, положив ладонь на каменную рукоять ножа, висящего на груди.

– В святилище? – спросил онолонки.

Он ответил:

– Да.

– Надо плыть на лодке?

– Да.

– Отдай нож.

Сунув один топор за пояс, Камека поднял руку ладонью вверх.

Гана ждал этого и сказал:

– Ты тоже плывешь?

– С тобой, – подтвердил туземец.

– Без топоров.

– Без топоров? – На лице мелькнуло удивление, глаза блеснули. – Нет! Камека не может без топоров. Камека всегда...

– Даже спишь с ними? – предположил Гана с насмешкой. – Я плыву без ножа – ты плывешь без топоров. Иначе не будет.

– Но Камека... – растерянно и злобно пробормотал онолонки, подавшись вперед. – Никогда! Без топоров Камека не бывает совсем! – Он взмахнул рукой с оружием, и отполированный обух из акульего плавника тускло блеснул.

– Тогда ты не плывешь, – сказал Гана.

– Камека плывет. С топорами. Ты плывешь без ножа, – возразил онолонки. – Камека все сказал!

Пока они пререкались, Тулага медленно перемещался влево и теперь уже стоял почти возле борта.

– Видишь, где я сейчас? – спросил он. – Спрыгну и постараюсь уплыть от вас. Скорее всего, вы подстрелите меня в облаках. Но тогда кто найдет сокровища? Что тебе приказал хозяин, Камека?

– Но вокруг Сон! – громко возразил прислушивающийся к разговору капитан. – Даже если не попадем в тебя – плыть некуда, земля слишком далеко. Да ты ведь и без пояса...

– Значит, утону. Камека, мы оба плывем без оружия. Или ты не плывешь. Я тоже все сказал.

Некоторое время стояла тишина, прерываемая только негромким сопением Укуя. Наконец онолонки произнес:

– Лад, Камека не плывет. Плывешь ты без ножа и четыре матроса.

– Но они поплывут без оружия, как и я.

– Лад, лад!! Нож мне давай быстро! И что в кошеле твоем?

Гана развязал висящий на поясе мешочек и высыпал на ладонь содержимое: несколько мелких монет, воткнутую в клок ткани иглу, моток суровой нити, сломанную пуговицу.

– Иголку тоже давай, – велел онолонки. – Теперь карманы. В карманах что?

Вскоре Гана стоял возле лоцманского трапа; в облаках ждала лодка с четырьмя моряками. Камека сам отобрал их – это были самые сильные члены команды, и среди них Укуй, который, хоть и хромал, отличался физической крепостью.

– Спустите вторую лодку, с припасами, – произнес Тулага, держась за борт и глядя на онолонки с капитаном. – Ты сиди в ней. Без топоров. Понял? Топоры оставишь на палубе. Если, когда вернемся, я увижу, что лодки нет, или в ней не один ты, или у тебя топоры, переверну сокровища в облака. Они в сундуке, а тот в сетке, сбросить легко будет, у лодки невысокие борта. Когда вернемся, я на ладью не поднимусь уже. Разделим сокровища пополам, я пересяду с половиной во вторую лодку и сразу уплыву. В ней должна лежать сетка, чтобы я ловить мог, и припасы. Ты все понял?

– Лад, – ответил Камека, и Тулага начал спускаться.

Оружие у матросов и вправду отсутствовало, во всяком случае, Гана не заметил его. Но зато трое из них были онолонки – лучшие воины архипелага Суладар. Укую сразу же велели садиться на весла, он принялся было возражать плаксивым голосом, но в конце концов подчинился.

Этих троих звали Ру-Охай, Ахулоа и Третаку. Первые два устроились на корме, а Третаку, обладатель пышных иссиня-черных волос, которыми туземец явно гордился, – на носу возле пассажира.