Они соединяются ненадолго: были «он» и «она» – стало «оно». А потом они опять распадаются, отправляясь по своим делам.

Если моя догадка верна, тогда мой Плавный Хозяин – не он, а она!

Не Хозяин. Хозяйка.

8

А я – полусущество. Я не живу, а полусуществую. Я не взаимодействую с себе подобными. Ведь полусущества не нуждаются в обмене свойствами с другими полусуществами. Нет, мы нуждаемся отнюдь не в своих подобиях.

Мы нуждаемся в Хозяевах. В тех, внутри которых мы можем быть.

А Хозяева исчезают. Они пропадают в бездне.

Откуда же они возникают? Из каких пропастей? Из какого утра? Какой тьмы? Какого тумана? Какой реки? Я не видел их возникновения. Для меня они точно уже всегда были. Но они сменяли друг друга, а я оставался. Я даже не знаю, сколько у меня было Хозяев. Я не помню сдвинутой назад реальности, иначе я бы исчез от тоски. Существуют ли они сейчас, в небытии, без меня? Каково им не быть?

Возвращается ли кто-то из бездны, а? Возможно ли это? Может быть, они из бездны и возникают?

9

Я не знаю, возможно ли деление существ. Могут ли они повторять себя, создавая копии или подобия, как мы? Все полусущества делятся. Например, я оставляю в камерах Плавной свои отростки, из которых могут произойти другие полусущества при определённых условиях. Это естественный, лёгкий процесс. Для этого нужна только пища. Наши «я» рассредоточиваются безо всякого смысла. Я не слежу за полужизнью своих копий.

10

Нас обступает разноголосица. Я прекращаю вскрывать новые отсеки. Хватит проникновений. Я хочу выбраться из гущи и пищи и оказаться свободным в хозяйской глотке. Я надеюсь понять, что соответствует шуму извне.

Реальность Летучего была приглушённой замесью тьмы и света. А теперь, мне кажется, наша реальность – свет. Я хочу его ощутить. Хочу понять, что значит день – даже если это опасно.

11

Ловкость, с которой Плавная маневрирует между дребезгом, топотом и шуршаньем, восхищает меня. Она вбегает в запахи.

Я выпрастываюсь из мякоти горла и болтаюсь в слизневой жидкости. Её очень много: она всё поступает и поступает из горловых резервуаров. Плавная дышит очень часто, приоткрывая и закрывая наружный мир. Запахи резче света. Они устойчивые и сменяются, не смешиваясь, целиком. Громкость разноголосицы даже теряется в них. Я думаю, что здесь, в этом насыщенном пространстве никуда не сдвинутой реальности запахи тоже становятся речью, которую я бы мог освоить. Понять, откуда они идут, кому принадлежат.

Плавная так независима и непостижимо ловка, что, кажется, она ускользает ото всех – от своих жителей-полусуществ, от существ и Гигов внешнего мира. От нас и наших возможных привязанностей. Она убегает от всего.

Я понимаю её. Плавная вызывает у меня любопытство. Жадность безнаказанного интереса. Ни больше ни меньше. Но, думая о ней, я не забываю о себе. Я могу убавить силу интереса, когда захочу. Может быть, всё дело в том, что после гибели прежнего Хозяина я боюсь привязываться. Прохлада любопытства позволяет оставаться закрытым. Я не служу новой Хозяйке. Я путешествую в ней.

12

Ой!

Пока я думал, что-то произошло. Мир рванулся и опрокинулся. Плавная уже – Неплавная! Она обожралась запахами. Р-раз – пасть раскрылась и сомкнулась. Теперь она держит новое чужое душное, которое затыкает свет. Запах ужасен. Это мёртвое тело-мир. Слизневые потоки всё извергаются. Меня несёт к мёртвому. Как же холодно!

Ох! Всё сотрясает оглушительный крак. Следует удар, от неожиданности которого пасть разжимается, и я вместе со своим ужасным мёртвым пристанищем оказываюсь на свету – без Хозяйки. Мне жутко. Гомон, громовые крики, удар, удар.

– М-мя-яв!

Мы снова в пасти Плавной. Над нами громовые голоса Гигов. Они орут: «А», «О», «Э», «У» (больше я ничего не понимаю). Я отчаянно пытаюсь прикрепиться к влажным покровам гортани, я не хочу быть с мёртвым. Вдруг оно пропадает, и вот уже свет застит живое; Хозяйка ест что-то обдающее всех её жителей, оказавшихся на поверхности её крика, чужой, горячей и сладкой жидкостью. И вот уже меня швырнуло в разрушенные слои чужой мякоти, вываливающейся из отсеков.

Р-раз – и Плавно-Неплавная исчезла. Р-раз – и перепутанные слои и я взмывают вверх, на ослепительно-яркий свет, мучающий непонятным. Р-раз – и я в тенистой пещере. Это тоже гортань. Чья она, я не знаю.

Всё произошло слишком быстро.

13

– А! А! Ну где ты там?

– Сейчас, сейчас!

– Ты видела? За палец цапнула!

– Голодная, видно.

– Жалеешь её, да? Кошару эту? Лучше перебинтуй. Не могу сама. Сильно кровь идёт, чёрт.

– Я сейчас, потерпи.

– Чёрт! До мяса!

– Не облизывай! Давай я тебе полью. Так. Теперь надо обработать рану. Где у тебя перекись?

– Посмотри тут, в верхнем ящике.

– Нету. Только вата. Сейчас. Давай я тебе и губы вытру.

– Кажется, в сумке у меня были салфетки. Анти… антибактериальные.

– Ага.

– Поймать бы их всех и перестрелять!

– Кого? Кошек? Много их здесь. Всех не перестреляешь.

– Ты просто неисправима! Не забыла, кто тут пострадавший?

– Ну не сердись.

– А людей тебе, значит, не жалко.

– Я видела: люди дают кошкам обрезки мяса.

– Те, кто даёт, скоро прогорят.

– А ты за одну креветку чуть её не убила!

– Опять двадцать пять! Затяни получше.

– Так пойдёт?

– Угу.

– Зачем же так злиться? И вреда от неё никакого.

– Э, подруга, ничему тебя жизнь не учит.

– Всё-таки божья тварь.

– Слушай! Ты в секте зелёных, что ли?

– Нет. Но у древних египтян, например, кошки считались священными животными…

– Эй! Она укусила твою подругу! О чём ты?

– Прости.

– И ведь к лучшему товару пролезла!

– У нас, ты думаешь, самый лучший?

– Лучшие креветки на рынке. Королевские.

– Но запах уже у них, тебе не кажется?

– Нормальный запах, дурында!

– Как будто несвежий…

– Молчи. Ты тут недавно. У тебя испытательный срок. Вышвырнут и не почешутся! И кому потом отвечать за тебя, а?

– Прости. Просто у нас в магазине…

– Ну и где теперь твой магазин?

– Ты же знаешь.

– Откуда я знаю? Может, и правильно, что конфисковали.