От страха Бэлль забилась дальше под кровать и больше не могла видеть любовников в зеркало. Но по голосу мужчины она слышала, что его злость почти прошла и он готов опять трахать Милли. Бэлль решила, что дождется глухих шлепков плоти о плоть, потом выползет из-под кровати и пулей полетит к двери.

Но прошло несколько минут, а никаких других звуков, кроме тяжелого дыхания, не было, поэтому Бэлль подползла к краю кровати, чтобы вновь видеть отражение в зеркале. Зрелище, которое предстало ее взору, было настолько шокирующим, что девочка едва не закричала.

Мужчина стоял на кровати на коленях, теперь совершенно обнаженный, и поглаживал свой член, прижимая его к лицу Милли. Девушка лежала, задрав подбородок. Ее белая шея была обнажена. Милли совершенно не реагировала на действия мужчины. Ее глаза, казалось, вылезли из орбит; создавалось впечатление, что она кричит, однако из ее открытого рта не вылетало ни звука.

Страх за Милли оказался сильнее. Бэлль тихонько перевернулась под кроватью, чтобы оказаться лицом к двери, подползла ближе к краю и собралась с силами, чтобы совершить последний рывок, продолжая оставаться невидимой для посетителя.

Девочка молниеносно выскочила из-под кровати, метнулась к двери и дернула задвижку. Она слышала, как мужчина что-то заорал ей вслед, но все же открыла дверь и бросилась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

— Какой-то мужчина обижает Милли! Спасите ее! — закричала Бэлль, когда достигла последнего пролета и увидела выходящую из своего кабинета Энни.

Всего на долю секунды лицо матери перекосилось от злости — Бэлль подумала, что она сейчас ее ударит. Но, не говоря ни слова, Энни решительно направилась в гостиную.

— Джейкоб! — позвала она. — Пошли со мной, посмотрим, что там у Милли.

Лысый дородный мужчина был новичком в борделе. Бэлль видела его лишь однажды, недели две назад, когда он менял прокладку в кране на кухне. Мог сказала, что его наняли выполнять ремонтные работы, а еще следить за тем, чтобы наверху по вечерам никто не буянил. Сегодня у одетого в темно-зеленый пиджак Джейкоба был внушительный вид. Он тут же поспешил вверх по лестнице, выполняя приказ Энни.

Хозяйка борделя последовала за ним, но внезапно остановилась, оглянулась на Бэлль и кивнула на дверь полуподвала.

— Ступай к себе и никуда не выходи. Я позже с тобой разберусь, — бросила она.

Бэлль сидела за кухонным столом, уронив голову на руки и желая одного — чтобы к ней побыстрее спустилась Мог, потому что знала: та намного проще сможет объяснить, как такое могло произойти с Милли.

Часы в кухне показывали десять минут одиннадцатого. Бэлль проспала в комнате Милли гораздо дольше, чем предполагала. Но одного она не могла понять: почему ее не разбудили девушки, которые готовились к вечеру, и почему Мог не поднялась наверх, чтобы позвать ее, когда она не вернулась из комнаты Милли. Мог всегда вела себя как курица-наседка: обычно она поднимала переполох, если Бэлль отсутствовала хотя бы час. Кроме того, они около шести пили чай, перед тем как Мог поднималась наверх, чтобы все подготовить к предстоящему вечеру.

Вечера для Бэлль обычно тянулись бесконечно, потому что ей приходилось коротать их в одиночестве. Она мыла чашки, читала газеты, оставленные клиентами во время предыдущих визитов. Когда читать было нечего, девочка шила или вязала. Обычно в половине девятого она укладывалась спать, потому что ей становилось тоскливо в одиночестве. Однако сегодня Бэлль было не только одиноко, но и невыносимо страшно. Не за себя (хотя она и боялась предстать перед Энни), а за Милли. Ее лицо стояло у Бэлль перед глазами — этот молчаливый крик, вздернутый вверх подбородок, вылезшие из орбит глаза. Неужели мужчина ее убил?

Из гостиной не доносилось ни звука, вероятно, там никого, кроме Джейкоба, не было. Отсутствие гостей можно было объяснить снегопадом, но Бэлль не могла понять, куда подевались Мог и остальные девушки. Кроме Милли в борделе жили еще семь проституток, но даже если все они сидели в своих комнатах с господами или без них, кто-нибудь из девушек обязательно выглянул бы в коридор, когда Энни с Джейкобом спешили по лестнице.

Кроме страха за Милли и за себя Бэлль испытывала отвращение, осознавая, что каждый вечер творилось у нее над головой. Как она могла быть настолько глупой и не понимать, что происходит в доме, в котором она живет?

Как теперь ей ходить по улицам? Как дружить с Джимми и не опасаться, что он захочет проделать с ней то же самое? Неудивительно, что Мог предупреждала ее о том, что он может распустить руки!

С заднего двора донесся громкий крик, за которым тут же последовали грохот и шум, как будто кто-то колотил по мусорным бакам. Потом Бэлль услышала крики еще нескольких человек. Она бросилась через кухню к черному ходу. Девочка не стала его отпирать и выходить на улицу — с нее было уже довольно неприятностей, — а просто выглянула в окошко у двери. Но не увидела ничего, кроме снега, припорошившего старые ящики и рамы. Снегопад не прекращался, дул резкий ветер.

— Бэлль!

Девочка обернулась на звук маминого голоса. Женщина вошла в кухню и сейчас стояла у стола, уперев руку в бок.

— Мам, прости, я заснула у Милли в комнате. Я не нарочно.

По вечерам Энни всегда облачалась в черное. Глубокое декольте ее шелкового платья было богато расшито широким серебристым кружевом. Прическу поддерживали серебряные гребни, а бриллиантовые серьги добавляли Энни величия.

— Пойдем со мной. Я хочу, чтобы ты быстро рассказала мне, что именно ты видела, — поспешно приказала мать.

Бэлль показалось странным, что вместо того, чтобы накричать на нее и наказать за непослушание, Энни взяла ее за руки и повела в крошечную спаленку. Она разобрала постель, жестом велела Бэлль раздеться, надеть ночную сорочку и лечь. Женщина даже помогла дочери расстегнуть сзади пуговицы на платье и продеть голову в сорочку. Только когда Бэлль улеглась под одеяло, Энни присела рядом с ней на кровать.

— Теперь рассказывай, — велела она.

Бэлль объяснила, как получилось, что она оказалась в комнате Милли, когда та вернулась с гостем, как с испугу забралась под кровать. Она не знала, как рассказать Энни о том, чем занималась парочка, поэтому ограничилась словами «целовались и обнимались». Энни нетерпеливо отмахнулась от дальнейших подробностей и попросила перейти к тому, что мужчина говорил Милли.

Бэлль повторила все, что помнила, рассказала, как он ударил Милли, а потом все стихло и она выглянула из-под кровати.

— Он держал свой… — Бэлль запнулась и показала на низ живота, — в руке, у ее лица. Милли не шевелилась. Тогда я убежала. С Милли все в порядке?

— Она умерла, — отрезала Энни. — Кажется, он ее задушил.

Бэлль в ужасе уставилась на мать. Предполагать, что мужчина убил Милли — одно, а получить подтверждение своим опасениям — совершенно другое. Девочка почувствовала, что у нее раскалывается голова — такое и в страшном сне не привидится.