— Но… Почему виски?

— Ты не пьешь скотч? Хорошо, закажем вина. Эй, официант! Пожалуйста, винную карту!

— Айм сорри, сэр? — встрепенулся бармен.

— Скажи ему, что ничего не нужно, — прошипела Нора.

— Почему? Давай выпьем, мы же не виделись сто лет!

— Айм сорри, сэр? Леди? — напомнил о себе бармен, делая вид, что знает английский.

— Ноу, ноу! — Нора замахала руками. — Все о'кей, о'кей!

Оскар усмехнулся и подтвердил бармену, что ничего не нужно. Тот опять начал дремать, а бывший одноклассник Норы разлил по бокалам напиток.

— О'кей, значит, о'кей, дарлинг. За нас!

— Оскар, я совершенно пить не намерена!

Он, прищурившись, смотрел на Нору через бокал.

— И вообще, почему ты решил, что я вернусь и стану пить с тобой? — возмутилась Нора.

— Потому. Да бери ты его и пей! Это очень приличный скотч. В этой дыре он самый дорогой.

— Допустим. — Нора взяла в руки свой бокал. Она понимала, что это глупо и что ей вовсе не следовало делать так, но уходить от Оскара ей хотелось меньше всего на свете! — Ты не ответил, почему был уверен, что я вернусь?

— Потому. Потому что я очень хотел этого. И вообще, я теперь больше не хочу никого, кроме тебя! Ты — тоже! За нас! — Он чокнулся с Норой и выпил.

Она тоже выпила, хотя совершенно не хотела пить, тем более виски, тем более среди дня, но… После хорошего глотка Нора вдруг почувствовала, что Оскар абсолютно прав и что глупо продолжать спорить. Она сделала еще глоток и сказала:

— Забирай свой скотч и пойдем. У меня тридцать второй номер. На третьем этаже.

— Нора. — Оскар захлопал глазами. — Я не ослышался?

Нора допила свой бокал, встала, взяла его за руку и сказала:

— Идем, Оскар. Я хочу тебя.

Джейн ахнула.

— Боже мой, Норри! Ты так прямо и сказала?

— Да, так прямо и сказала.

— А он?

— Он подхватил другой, свободной от меня рукой кейс и свой саквояж, и мы пошли к лифту. Я не знаю, что подумал о нас портье, другие какие-то люди в холле. Я видела только Оскара, а он — меня. Мы держались за руки и молча смотрели друг другу в глаза, и все! Все, Джейн! Все! Два взрослых, почти сорокалетних человека! Я не знаю, что было бы, если бы он заговорил!

Мы молча поднялись в лифте, молча подошли к моему номеру, и только тут мне пришлось отпустить его руку, потому что нужно было достать из сумки ключ. Из сумки его жены ключ от моего номера! Мне же больше некуда было положить ключ Естественно, первым со дна сумки я извлекла «номер восемь». Оскар встретился со мной глазами, но промолчал. Я была ему очень за это благодарна, но тоже не открыла рта.

Мы вошли в номер. Он пропустил меня вперед, закрыл дверь и дважды щелкнул замком. Бросил саквояж на пол, огляделся, шагнул в комнату и бережно положил кейс в кресло.

— Там ноутбук. Очень дорогой. Ты не возражаешь, дорогая, если я умоюсь с дороги? Где у тебя ванная?

Я молча показала рукой и подумала: значит, я дорогая, а ноутбук очень дорогой? Выгнать его, что ли, пока не поздно? В ванной зашумела вода. Идиотка, ругала я себя. Я была на грани истерики! А он вдруг запел. И ты знаешь, Джейн, так хорошо запел. Хотя, конечно, это ужасно пошло, когда мужчина поет в ванной… И сама не знаю почему, я вдруг — нет, Джейн, я не заплакала — стала подпевать ему! Что мы пели? Только не смейся. Из оперетты. Из «Фиалки Монмартра». На Монмартре днем и ночью на смолкает шум, там безумное веселье до утра! А когда перед рассветом весь Париж уснул, там в разгаре танцы и игра! Карамболина! Карамболетта…

— Ну вот, — сказала Джейн, — ты опять ревешь. Хватит, Нора! Ну правда хватит!

— Я должна была его выгнать! А не распевать с ним про Карамболетту! Я такая идиотка!

— Ладно, ладно. — Джейн прижала голову сестры к своей груди и ласково прошептала: — Это же здорово, Норри, знать слова из арии! Это ж редко, кто знает. А что было потом?

— Потом… — Нора всхлипнула, — потом он приоткрыл дверь ванной и, не переставая петь, поманил меня рукой. И я пошла, Джейн, пошла!

— Ну и?.. Вы с ним так и пели в ванной или занялись делом?

— Занялись, Джейн, ох еще как занялись! Это было, это было!.. У меня никогда и ни с кем не было так! Ну просто… Вот! Вот точно так же удивительно хорошо, как в море перед тем, как я чуть не утонула. Такое блаженство и полнота, и ничего в целом свете не нужно. Ну совсем ничего! Лишь бы не кончалось это — И Нора опять заплакала. — Лишь бы он все время был рядом…

— Вы хоть на второй-то этаж не протекли, моряки? — хихикнув, поинтересовалась Джейн, делая вид, что не замечает сестриных слез. — И скотч? Вы что, забыли его в баре?

— Наверное. Не знаю. — Нора судорожно сглотнула и потянула носом. — И не протекли мы никуда. Мы же не все время… пели в ванной. Он взял меня на руки и отнес на кровать. Представляешь, на руках! И мы… Мы опять любили друг друга!.. Дай мне какой-нибудь платок… Меня никто… не носил на руках…

Джейн протянула кухонное полотенце.

— Годится? И что потом?

— Сойдет. — Нора шумно высморкалась. — Постираю потом.

— Это ясно. Что у вас с Оскаром было потом?

— Потом я захотела есть.

Оскар позвонил в ресторан и назаказывал всякой еды в номер. Ему сказали, что принесут минут через сорок. Он возмутился:

— Почему так долго?

Ему ответили что-то там на своем греческом английском. Оскар их не понял, они — его. Тут Нора сказала, что вполне может и потерпеть, видя, сколь малоуспешны переговоры. Оскар рассмеялся и заверил:

— О'кей!

Это на другом конце провода поняли сразу. Оскар повесил трубку и предложил Норе перекурить в ожидании трапезы.

— Я не курю, — сказала Нора, а ему порекомендовала делать это на террасе.

Они завернулись в простыни, как греки — они же все-таки были в Греции, — и вышли на террасу.

— Ох и красотища! — обнимая Нору, сказал Оскар. — Ну и повезло же мне! Одну потерял, зато нашел какую!

— Ты о чем? — спросила Нора, отстраняясь, и села в плетеное креслице. — Давай кури, нечего болтать.

— Ты, правда, Норри, зануда или нарочно? — Оскар вставил сигарету в рот, щелкнул зажигалкой и плюхнулся в креслице напротив.

— Да, я зануда, Оскар, жуткая старая зануда.

Он погрозил ей пальцем.

— Не прикидывайся! Я тебя раскусил. Ты вбила себе в голову, что я несерьезный человек, но я очень, очень серьезный!

— А-а, — протянула Нора.

— И у нас с тобой все будет хорошо. Понимаешь? Хорошо, даже лучше, чем ты можешь себе представить! Это ж надо, сколько времени мы потеряли. Лет двадцать? Или двадцать пять?