— Молодец, — усмехнулась Мэгги, — спасибо за подсказку. Будешь предъявлять мне результаты своей деятельности.

— Отлично… Значит, просто думать, прикидывать и планировать что-либо я не могу.

— Конечно нет!

— Чудовище. Отправляйся уже в свой офис. А я пока придумаю, чем тебя можно будет отравить… на ужин.

Расцеловавшись, подруги расстались.

Только настойчивый стук в дверь заставил Джастина подняться из кресла, где он уже успел задремать.

— А, это ты.

— Да, кто же еще?

— В общем-то кто угодно. Родственники, знакомые. Даже, не представляешь, коллеги.

Кирк поднял брови:

— А им-то здесь что вдруг понадобилось?

— Ну как же. Выразить сочувствие.

— Это нормально. Ты не находишь?

Джастин молча пожал плечами.

— Могу я войти?

Джастин помедлил с ответом.

— Зачем? — наконец произнес он.

— Мне кажется, что, если бы с тобой кто-то побыл, тебе было бы не так одиноко.

— А мне не одиноко.

Кирк продолжал стоять на пороге. Джастин не отодвигался в глубь прихожей, и проходить другу было некуда.

— Я нормально себя чувствую. Правда.

— Ты сегодня вообще ел что-нибудь? А вчера?

— Мамочка, привет… Да какая вообще разница, ем ли я?

— Джастин, большая. Ты живой, и тебе нужно есть.

— Не поверишь, но именно об этом я сожалею больше всего, — тихо произнес Джастин.

— Да что ты мелешь за чепуху?! — взорвался Кирк. Ему было неприятно, что его держат на пороге. Что он явился сюда с другого конца города, а его время не ценят — лучший друг даже не приглашает его войти.

Джастин с удивлением смотрел на него, словно не узнавая. Он и впрямь не узнавал его. Та часть мозга, которая отвечала за родственные и дружеские связи, казалось, уснула. Мир по-прежнему был отгорожен от Джастина толстым слоем ваты. Да, он, конечно, ведет себя не совсем красиво… но ведь он никого и не звал к себе, правда? Не просил сочувствия, внимания. Не требовал переживать за него или сопереживать ему. Ничего этого он не хотел.

Он вообще ничего не хотел…

Если ему что-нибудь понадобится, то он в состоянии сам сообщить об этом. А пока — нельзя ли оставить его в покое?..

— Кирк, давай я позвоню тебе… попозже. А? — предложил Джастин.

Он даже был не в состоянии что-то объяснять. Там, где нужно было произносить несколько фраз, он предпочел бы объясниться несколькими словами.

А еще лучше — одним словом.

«Да».

«Нет».

«Потом».

Когда-нибудь потом.

Всё, всё потом…

— Не позвонишь, — угрюмо произнес Кирк, который в целом здраво оценивал происходящее.

Но давить на Джастина ему тоже не хотелось. И устраивать сцену, как это сделала бы женщина, не было ни малейшего желания.

Чего ему добиваться от Джастина? Душещипательных бесед? Спасительных разговоров? Чтобы тот вывернулся перед лучшим другом наизнанку?

А если выворачиваться пока нечему?

Кирк медлил. Оставлять Джастина одного ему тоже не хотелось. Но ведь не сядешь нянькой, угрюмым сычом в углу, не будешь наблюдать, как Джастин часами смотрит телевизор, листает журналы… или что он там еще может делать? Рассматривать фотоальбомы, где полно фотографий умершей жены?

— Ладно, — наконец решился он. — Я пойду. Но ты звони, если что, хорошо?

Джастин кивнул.

— Сейчас пойду и сделаю себе омлет, — тусклым голосом пообещал он. — Вот прямо сию минуту пойду и сделаю. Честное слово.

— Ну давай, дружище. — Кирк хлопнул его по плечу.

Когда за другом закрылась тяжелая дверь, обшитая дубом, Джастин в самом деле пошел на кухню. Он даже открыл холодильник… Странно, что тот не был пустым. Ах да — ведь к нему как-то заезжала мама. Видимо, выкинула все ненужное, положила кое-какие продукты.

Джастин положил в мойку яйца, поискал пакет с молоком и не нашел. Тогда он решил хотя бы посыпать омлет сыром, вытащил кусок желтого сыра с большими дырками и положил на стол. Его взгляд случайно упал за окно…

Джастин замер.

Интересно, как часто она смотрела в это самое окно, когда готовила?

Джастин раньше никогда не задумывался об этом.

Он, конечно, не был чужим на своей собственной кухне. Подходил к холодильнику… чтобы достать кетчуп или майонез. Чтобы вытащить помидор или яблоко, сполоснуть в раковине и крупно нарезать.

Варил себе кофе в кофемашине. Но он почти никогда не стоял за этим разделочным столом, его взгляд не упирался в окно. Окно демонстрировало темный ствол кряжистого дерева. Казалось, он был темным от влаги — окутавший город туман еще не вполне рассеялся, даже подгоняемый нетерпеливыми лучами поднявшегося солнца.

Клейкие листочки нежнейшего зеленоватого цвета готовы были вот-вот распуститься.

Интересно, сколько раз в день она смотрела на это дерево?

И замечала ли она, как меняется пейзаж за окном?

Вот дерево почти неразличимо в сумерках. А вот его шершавая кора позолочена солнцем. Облеплена мягким снегом. Ясным днем различимы даже прожилки на листьях.

Теперь она уже не увидит свежей, молодой листвы, со дня на день обещающей распуститься на этом дереве за кухонным окном.

Она больше никогда не увидит этого дерева…

А он больше никогда не увидит ее.

Обещание, данное Кирку, было забыто. Джастин даже не вспомнил про яйца в раковине, про сыр, который к вечеру заветрился и высох.

Поднявшись в спальню, Джастин с обреченным вздохом рухнул на широкую кровать. Кровать едва слышно скрипнула. Это был жалобный скрип.

Теперь он не мог спать нигде, кроме как в их супружеской постели. Ему казалось, что, выбирая местом ночевки диван в гостиной, он предает их с женой близость. Джастин лежал на смятом покрывале с роскошными вышитыми ирисами, глядя в потолок бессмысленно, бездумно. Он уже ничего не помнил, не хотел ни есть, ни пить.

В кабинете зазвонил телефон. Джастин прослушал несколько звонков, после чего автоматически включился автоответчик, возвестив об этом бодрым писком. Что наговорил звонящий на автоответчик человек, Джастин не слышал. И не пошел узнать.

Он лежал на смятой постели час, другой. Пошел третий. Перед внутренним взором Джастина не проносились путаные картинки, яркие воспоминания, слова, фразы или образы. Он видел только одну картину: мраморный памятник на могиле его любимой женщины. Он видел только это.