— Сагрон, — серьёзно промолвил Ролан, — я не зависим от женского внимания — и если проклятие и ударило только по кому-то одному из нас, то только по тебе, гарантирую. Можешь проверить. В конце концов, у меня полно работы, и я пережду этот год, если понадобится. Но отмени, ради Небес, своё свидание — оно тебе сейчас ну совсем не ко времени.

Дэрри встал, чувствуя, как вскипает в груди раздражение.

— Оно могло сработать только на тебе с такой же вероятностью, как и только на мне, — наконец-то уверенно заявил он, обращаясь к Лантону. — А значит, я могу и не беспокоиться. Котэсса стояла ближе ко мне, Элеанор — ближе к тебе, луч ударил в грудь обоим…

— Поэтому, — отметил Ролан, — я б не стал отрицать возможности, что в моём случае сработало замыкание на Элеанор.

А вот в его — и в этом Сагрон мог и не сомневаться даже без язвительного продолжения фразы, — именно на оскорблённую, раздражённую Котэссу, что мысленно откровенно мечтала его проклясть. Ведь Ролан не сделал ей ничего плохого, весь год старательно учил, а Дэрри, малознакомый и явно заносчивый преподаватель — таковым его считали многие, а мужчина не особо и возражал, — так настоятельно пытался поставить эту четвёрку, грозил даже неудовлетворительной оценкой, и всё потому, что не поверил ей с первого взгляда. Можно было, в конце концов, допустить, что девочка вполне честно, безо всякой задней мысли писала сама. А вдруг она действительно всё это выучила?

Чем больше Сагрон думал о сложившейся ситуации, тем больше он сходился с самим собой, тем самым, раздражённым и скептически настроенным, на мысли, что Котэсса прокляла именно его и именно так, как поведала Элеанор.

— И, в любом случае, — продолжил Ролан, — как бы нас ни прокляли, я советую тебе беспокоиться в первую очередь о себе. Повторюсь, год не срок для человека, что увлечён скорее наукой, чем соблазнением всем кого не лень.

— Я не соблазняю всех… — Сагрон запнулся. Слухи о нём ходили по университету не самые приятные, по крайней мере, в этом плане, и ему вдруг подумалось, что, может быть, в этом и заключалась ненависть со стороны профессора Хелены. Ничего противозаконного, из-за чего можно было бы вылететь с работы, но и ничего такого, что вызывало бы хоть капельку её понимания.

— Точно нет заклинания? — совсем уж обречённо спросил он. — И вы уверены, что, к примеру, на меня не сработала волна от Элеанор? Не хотелось бы идти общаться с этой Котэссой по столь пустяковому поводу…

— Всё равно будете у них преподавать, доцент Сагрон, — соскользнула со стола Элеанор. — Но если вы уж так настаиваете — так и быть, мы можем провести маленький следственный эксперимент.

Она подошла вплотную и быстро, раздражённо кривясь, поцеловала его в губы. Элеанор была красивой девушкой — красивой и недоступной, а ещё с отвратительнейшим дурным характером, — и добиться от такой даже подобного поцелуя казалось просто невообразимой сложностью.

Наверное, когда-нибудь Сагрон даже гордился бы тем, что ему удалось, но сейчас, стоило только отреагировать на невинное прикосновение её губ, стоило только податься вперёд, как кожа просто невыносимо зачесалась.

Он отпрянул, вытянул руку — жжение становилось просто невозможным, — но на коже не было ни единого следа.

— Возможно, — предположила, довольно усмехаясь, Элеанор, — это всё последствия какой-нибудь вашей врождённой болезни, но я бы всё-таки приняла это за реакцию на проклятие. В конце концов, вы уже достаточно всего натворили, чтобы не получить прощения от Котэссы даже через сто лет — вы так унизили бедную девочку, пытаясь поставить ей эту четвёрку…

— Проклятие, — уверенно отрезал Сагрон, — сработать не могло! Проклятия Верности должны всё-таки как-нибудь обосновываться и…

Элеанор не ответила. Он только зло передёрнул плечами и вышел из кабинета, громко хлопнув за собой дверью. Наверное, Элеанор смеялась ему в спину, но Сагрон предпочитал этого попросту не слышать. В конце концов, почешется рука и перестанет — ничего такого. Может быть, у него на что-то, да хоть на ту же семейку Ольи, пошла аллергическая реакция. А что, в этом нет ничего столь радикально неожиданного, как может показаться со стороны, семейка отвратительная. Или Элеанор наслала какое-то кратковременное проклятие, которое можно снять универсальной формулой, лишь бы только проучить. Она всегда терпеть его не могла, с чего б это сегодня воспылать милостью и любовью? Да и Ролан не казался расстроенным — а ведь он всё-таки нормальный мужчина и должен был бы понимать, что год далеко не такой уж и короткий срок, а если говорить об этом в форме принуждения, то и вовсе возникало какое-то отвращение к одной только концепции проклятия, которое кто угодно может наложить на кого угодно. Тем более, на двоих одновременно!

Но со временем упрямство отступало. Жжение не проходило, и Сагрону не хотелось даже и думать о том, как с ним бороться. Он попробовал и универсальную формулу, и даже несколько специфических, а потом использовал одну из тех, что изобретал в юности, когда и сам учился на втором-третьем курсе, самую безотказную, ту, что не подводила его ещё ни разу за долгие годы использования. Но реакции не последовало, и мужчина просто приказал себе не реагировать. Почешется и перестанет, не в первый раз. Он участвовал и в магических сражениях, и ранили его, так что надоедливый зуд на одной руке и там, куда ударил золотистый луч, это всего лишь неприятность откровенно временного характера.

…В преподавательской было, к счастью, тихо. Сагрон заставил себя засесть за оформление ведомостей. Если закончить сегодня, то можно было не возвращаться к этому вопросу и не являться в университет ни завтра, ни послезавтра, так что, он предполагал, что сможет освободиться от надоедливой работы поскорее. Видеться со всей кафедрой не хотелось, но тишина, царившая в коридорах родного университета, располагала ко всему наилучшему.

Главное, чтобы погреться не зашла секретарь от Зельеваров. Кафедра Зельеварения располагалась в самых холодных аудиториях на первом этаже, потому что ингредиенты могли пострадать от жары. О том, что пострадать они могли и от холода, каким-то образом никто не подумал, в частности, ректор тоже. Зачем думать о людях со столь крохотными наборами вопреки всему великолепию их специальности? Верно, все мечтают быть именно боевыми магами, а развивать науку и заниматься толковым делом не для них. Сагрон не то чтобы был против хорошей ситуации на родной кафедре, но подобное отношение раздражало просто неимоверно.

Но ему повезло. Секретарь — жутко громкая, похожая на жабу женщина, — к нему в гости не зашла, а он так увлёкся работой над документацией, что очнулся лишь тогда, когда мягкие руки легли ему на плечи.

Мужчина обернулся — за спиной маячила одна из двоечниц третьего курса, той самой проклятой группы, где училась и Котэсса. На экзамен она — равно как и ещё два парня и три девушки, — не явилась по той причине, что не была допущена, и Сагрон уже предвкушал весёлая последняя летняя двадцатка, когда ему придётся заниматься очередной грустной и надоедливой работой, разбираться с двоечниками и тратить на них и лето, и бесценные дни своей жизни.