Она покраснела. Я попытался протестовать, но без шансов быть услышанным.

Мистер Стейн повернулся ко мне:

— Может попросишь свою подругу сходить наконец за скрипкой?

Не успел я среагировать, как Джоанна — теперь совершенно пунцовая — прекратила протестовать.

— О'кэй, папочка, будь по-твоему. Но предупреждаю, что ничего хорошего из этого не получится.

— Получится, непременно получится, уверил он. Когда Джоанна вышла, он обернулся ко мне, — Бранденбургские концерты нравятся?

Я напрягся. Эти концерты Баха были среди немногих, которые я знал.

Именно после Пятого я сделал Дженни предложение, после того, как она играла в этом концерте, а потом мы возвращались вдоль берега реки в Гарвард . Именно эта музыка в некотором смысле была прелюдией нашего брака. Сама мысль снова услышать её уже причиняла боль.

— Так как? — переспросил мистер Стейн. Тут я сообразил, что от меня всё ещё ждут ответа.

— Да, — сказал я, — нравятся. Который из них вы будете играть?

— Все! Зачем выбирать?

— Я играю только один, — возмущённо заявила его дочь. Она уже заняла место среди других скрипок и о чём-то говорила пожилому джентльмену, сидевшему рядом. Группа снова начала настраивать инструменты. Но поскольку в перерыве каждый хоть чуточку промочил горло, делалось всё это намного громче.

Теперь мистер Стейн вознамерился дирижировать: «Чем Ленни Бернстайн лучше меня? Причёской?». Он постучал по пульту (обычный телевизор).

— Сейчас, — произнёс он с неизвестно откуда взявшимся немецким акцентом, — я хотеть резкий атака. Вы слышать меня? Резкий!

Группа приготовилась. Он занёс свой дирижёрский карандаш.

Я задержал дыхание и от души понадеялся, что выдержу.

И в этот момент ударила канонада.

Кто-то с пушечным грохотом стучал в дверь. Слишком громко, и, насколько я могу судить, безо всякого ритма.

«Открывайте!!!» — взревел нечеловеческий голос.

— Полиция? — спросил я у неизвестно как оказавшейся рядом со мной Джоанны.

— Их никогда не бывает поблизости, — слабо улыбнулась она, — Хуже. Это Годзилла с верхнего этажа. Его настоящее имя — Темпль, и он — самая настоящая нежить.

Я осмотрелся по сторонам. В комнате находилось человек двадцать, и вид у всех был основательно напуганный. Похоже, этот парень, Годзилла, должен быть по-настоящему опасен.

Как бы то ни было, Лу Стейн открыл дверь.

— Чёрт побери, ты, сукин сын, я тебе каждое долбанное воскресенье говорил — заткни шарманку!

Всё это нежить произнёсла, угрожающе нависая над мистером Стейном. «Годзилла» подходило тут как нельзя лучше. Это на самом деле было здоровенное и очень волосатое существо.

— Но, мистер Темпль, — попробовал протестовать мистер Стейн, — мы всегда заканчиваем точно к десяти.

— Дерьмо! — прорычал монстр.

— Да, я заметил, что вы уже излили его, — ответил мистер Стейн.

Темпль уставился на него:

— Не доводи меня, слышишь, козявка! Ты меня ещё не знаешь!

В его голосе слышалась давняя ненависть. Чувствовалось, что на этом этапе цель его жизни — нанесение тяжких увечий своему соседу, мистеру Стейну. И похоже именно сегодняшний день идеально подходил для претворения мечты в реальность.

Оба сына Стейна, несмотря на то, что явно были напуганы, присоединились к отцу.

Темпль выругался. Миссис Стейн уже стояла рядом с мужем, а теперь и Джоанна выскользнула из-за моей спины и рванулась к двери (Драться? Перевязывать раненых?).

— Дьявол, вы, проклятые недоноски, знаете ведь, что нарушать покой других незаконно.

— Прошу прощения, мистер Темпль, но я считаю, что это как раз вы в данный момент попираете права этих людей.

Что? Эти слова сказал я? Причём, прежде чем осознал, что собираюсь произнести их. И, что удивило меня ещё больше, встал и двинулся навстречу названному гостю. Тот повернулся ко мне.

— Есть проблемы, блондинчик? — спросило животное.

Я отметил, что он на десять дюймов выше и (минимум) на сорок фунтов тяжелее. Впрочем, надеюсь, не все эти фунты были мышцами.

Я показал Стейнам, чтобы они предоставили дело мне. Но они остались.

— Мистер Темпль, — продолжал я, — слышали ли вы когда-либо о разделе сороковом Уголовного Кодекса? Это незаконное вторжение. Или раздел семнадцатый: угроза нанесения телесных повреждений. Или раздел...

— Это ещё кто? Коп? — хрюкнул он. Так, кое-что он всё-таки знал.

— Просто адвокат. Но я могу отправить вас за решётку на несколько довольно долгих лет.

— Блеф! — предположил Темпль.

— Нет. Но если вас беспокоит некоторая затянутость этого процесса, можно уладить всё другим способом.

— Да, красавчик?

Он напряг мышцы. Оркестр за моей спиной определённо забеспокоился. Ну и у меня в животе отчётливо завибрировало. Тем не менее я спокойно снял пиджак и обратился к нему sotto voce и крайне вежливо:

— Мистер Темпль, если же вы не испаритесь, я просто буду вынужден медленно и печально, как один интеллектуал — другому, вышибить ваши банановые мозги.

После поистине молниеносного исчезновения агрессора, мистер Стейн откупорил бутылку шампанского («Импортное. Прямо из Калифорнии»). Затем оркестр единогласно решил исполнить самую громкую вещь из своего репертуара — чрезвычайно энергичную интерпретацию увертюры из оперы Чайковского «1812 год». В которой даже мне достался инструмент: пушка (пустая пепельница).

Через несколько часов (на мой взгляд слишком рано) — вечеринка закончилась.

— Приходите ещё, — сказала миссис Стейн.

— Разумеется, он придёт, — ответил мистер Стейн.

— Почему ты так уверен? — спросила она.

— Он любит нас.

И это было правдой.

* * *

Никто не говорил мне, что я должен проводить Джоанну. Несмотря на поздний час, она настояла, чтобы мы сели на пятый автобус, который спускался по Риверсайд, а потом, петляя, пересекал Пятую авеню.

Джоанна здорово устала, но настроение у неё оставалось повышенным.

— О боже, Оливер, ты был потрясающ, — сказала она и взяла меня за руку.

Я попытался спросить себя, нравится ли мне её прикосновение.

И не нашёл ответа.

Джоанна всё ещё была в восторге:

— Темпль теперь и показаться не посмеет, — рассмеялась она.

— Эй, послушай, Джо, разве много мозгов нужно, чтобы запугать такого буйвола.

Я изобразил рукой соответствующий жест, тем самым высвободив её. (Облегчение?).