И эта же хартия требовала, чтобы обновления «карт», включающие в себя и все новые открытия, и даже последние спектрограммы с телескопов на земной орбите, также распространялись открыто. Для всех.

Обновление он докачал, но теперь потерял зонд. Хороший зонд, усовершенствованный. Сигналы с этих зондов находили ему мелкие астероиды, пропущенные телескопами. И даже не очень мелкие. Пояс слишком большой, и далеко не до каждого камня у астрономов добрались руки. Зонды находили ему и совсем небольшие булыжники, что пару раз спасло его от возможных столкновений.

А после триангуляции, если Михась считал, что нашел что-то интересное, то ближайший зонд мог даже провести предварительную удаленную пробу, с некоторой погрешностью, но дающую возможность предположить, что за фрукт висит в пространстве. И можно ли его слегка надкусить.

Так что теперь Михась второй день аккуратно, медленно двигался в направлении, где исчез последний зонд. Он же не хотел упустить Тот Самый Астероид.

Тем более не хотел терять зонд.

По всем расчетам, зонд уже должен был объявиться, но сигнала от него так и не было, что выглядело крайне странно.

Загадочно.

Даже если предположить, что зонд ждет его у Того Самого, то не мог же астероид его съесть? И от столкновения автоматическая маневровая программа зонда его бы уберегла. Разве что наткнулся на камень и потерял управление? Но даже тогда Михась надеялся, что обнаружит хотя бы остатки от аппарата. Здесь было пусто, настолько пусто, что сложно было пропустить блестящий зонд. Большинство астероидов, из тех, что покрупнее, были едва видны, и расстояние до них позволяло им не отсвечивать.

Михась вздохнул и забрался в тренажер. Он был из тех людей, из тех немногих, кому легче думалось во время физической активности. Поэтому он начал рассеянно двигать ногами, имитируя приседания. Где-то внутри тренажера соленоидные катушки создавали заданное сопротивление его движению, так, чтобы его текущие возможности позволили ему сделать двадцать-тридцать повторений. Слишком много для увеличения мышечной массы, но ему меньше всего хотелось сейчас потяжелеть. Просто нужно было размяться.

Даже эти упражнения были безотходными. Не то место и не то время, чтобы позволить себе заниматься спортом, даром выбрасывая свои калории в эфир. Экономия должна быть во всем, и если уж человек так устроен, что не может безопасно отключить свое тело и заставить работать только мозг, то каждое движение этого тела должно возвращаться в дебет энергетического баланса корабля. Каждый его жим заставлял катушки генерировать ток, откладывающийся в псевдосухих аккумуляторах корабля. Все лучше, чем лишний комплект солнечных батарей.

Закончив подход, Михась, не вылезая из тренажера, дотянулся до пульта и снова включил обзорную голограмму. Впереди не было ничего. Не только зонда, но даже астероида, за которым тот мог прятаться или в который удариться. Никаких обломков, следов аварии или взрыва. В зонды на критический случай специально монтировался контейнер с мелким серебристым конфетти. Легкий хлопок слегка сжатого воздуха – и все окрестности оказывались заполненными приметными даже издали кругляшками.

Если бы с зондом что-то случилось, то такого пакета хватило бы, чтобы вокруг зоны аварии серебрилась сфера в несколько сотен метров диаметром. Достаточно, чтобы обнаружить это место как визуально, так и любыми, даже простейшими приборами, настроенными на отражение света или радиосигнала. Более того, сфера становилась лишь заметней со временем, расходясь все шире.

Но и серебряной сферы нигде не было. Хотя, по всем расчетам, зонд должен был быть где-то поблизости. Либо сам зонд, либо его остатки.

Михась не очень любил смотреть наружу своими глазами. Это его слегка не то чтобы пугало – все-таки он не смог бы попасть, да и не захотел бы попасть на этот корабль, если бы имел боязнь открытого пространства даже в легкой форме. Но космос есть космос. И не так-то просто привыкнуть к тому, что вокруг тебя – полная пустота, помощи от которой не жди, а подозревай лишь беду. И от этого великого ничто тебя отделяет лишь тонкая, ничего не защищающая перегородка.

И иллюминатор. Он был, иллюминатор, хоть Михась его держал все время задраенным, от греха подальше. Одно дело – подняться в космос на пару дней или даже месяцев, совсем другое – провести годы, мотаясь от орбиты Марса до пояса астероидов, туда-сюда. При таком раскладе даже слабые намеки на фобии лучше глушить в зародыше.

И как-то Михась слабо верил, что сможет перебороть в себе эту легкую неприязнь к открытому пространству вокруг. Поэтому он предпочитал большую часть времени просто не визуализировать космос. Пока помогало.

Размышляя над тем, что он не просто посеял где-то свой зонд, но еще и, похоже, перестарался с тренажером, Михась рассеянно начал снимать блокировки с «штормовых» шторок иллюминатора. Ноги побаливали, не надо было давать такой нагрузки после длительного сна. Ничего страшного, конечно, но диагност и так все время визжит по поводу и без повода, а тут – такой повод.

«Автоматическая станция медицинского диагностирования и поддержки» – самая дорогая часть начинки корабля после разве что навигационного оборудования. Хотя и то – как сказать. У навигационного компьютера были очень дорогие (просто бешено дорогие) программы. Зато медицинская кабинка была напичкана сложнейшими диагностическими приборами и, что главное, рядом полезных систем для распознавания симптомов опасных заболеваний. Теоретически считалось, что для пилота главное – доползти до кабинки и запустить ее в действие. Тогда – если он может выжить без хирургического вмешательства, на одних только лекарствах, то АСМДиП обеспечит это выживание. Она даже аппендицит могла резать (хвала создателю, это ему не грозило). Сделано в Сибири, как-никак. Изначально под Красноярском такие штуки разрабатывали для военных, да только у военных они как-то не пошли. Слишком дорого – проще потерять одну-другую боевую единицу, чем обеспечить оплату и поддержку подобного оборудования. Зато вот у шахтеров-одиночек они расходились на ура.

Диагност знал Михася во всех деталях. А еще он знал, что шахтер давно уже просрочил плановый осмотр, поэтому он рассержено пискнул, как делал последние сутки уже не раз, предупреждая его о необходимости все же лечь на кушетку и обеспечить ему доступ к телу.

Пискнул он не вовремя. Михась как раз открыл шторки и смотрел в иллюминатор на звезды, на тусклую точку ближайшего астероида (он мог с закрытыми глазами указать на него, заодно упомянув его размер, плотность и примерный, совсем ему не подходящий, состав). Михась вздрогнул, еще раз подумав про себя, что все-таки открытые пространства не для него. Поле там, рожь колосится – еще куда ни шло, но не чернота в мелкую крапинку вокруг.

– Ты меня сам в гроб вгонишь, целитель хренов, – буркнул Михась и тут же понял, что это первые слова, который он произнес более чем за сутки. Что делать, он был неразговорчив. Именно поэтому отказался от двух модных течений в современном кораблестроении. Во-первых, никакого объединения бортовых компьютеров. Навигация – это одно, медик – это другое, мониторинг энергии – третье, а геологические изыскания – совсем даже четвертое. Во-вторых, никакого голосового управления, уверенно вещающих AI, шахмат с машинами и тому подобного. Это все от лукавого. Когда он хотел поиграть в шахматы, он делал ход и отправлял его ближе к Марсу. Там были ребята, с которыми он играл долго. Некоторые партии из-за его постоянного впадания в спячку длились уже больше года.