— И много ты их успел поймать за сегодня?

— Это пятая, — не без гордости ответил Тартунг, и Эврих подумал, что надо бы спросить, втирали ли ему в детстве яд, который должен был оберегать его от змеиных укусов в будущем. Но не спросил, вовремя вспомнив рассказ Узитави о том, как пепонго погубили колдунов племени мибу, напустив ндагг в святилище Наама. Нет, этого парня определенно надобно выдрать и отправить в Мванааке вместе с Гжемпом. То, что он не стремится в поселок траоре, дабы встретиться там со своей матерью и старшей сестрой, — это его дело, но ему-то, Эвриху, зачем такой слуга, помощник или товарищ, за которым глаз да глаз нужен?

— Пятая? Вай-вай! Мог ведь и сам заработать, и меня от лишних хлопот избавить, — укоризненно поцокал языком Гжемп.

— Да нет, правильно он не хотел, чтобы наши спутники о его талантах прознали. Вряд ли им понравится мальчишка с кванге в руках, — заступился за парня аррант.

— А тебе? Тебе, я вижу, это тоже не по душе? — испытующе уставился на Эвриха Тартунг. — Но ведь ни меча, ни кинжала ты для меня у Газахлара не выпросил? И не купил. А если тебе… Если нам туго придется? Здесь не Мванааке, и кочевники либо лесные бродяги здорово посмеются, глядя на твой чудодейственный амулет с изображением священного дерева.

— На что тебе меч, если ты его отродясь в руках не держал? — не глядя на упрямо поджавшего губы мальчишку, промолвил Эврих и направился к оставленным на берегу долбленкам.

Спорить и выяснять отношения с Тартунгом в присутствии змеелова он не собирался. К тому же следовало признать — по-своему парень, безусловно, прав: свободному человеку надлежит иметь оружие, чтобы защищать свою жизнь и честь, а также всех тех, кого он любит. Так стоит ли удивляться и сердиться на то, что Тартунг решил сам о себе позаботиться, не слишком полагаясь на придурковатого арранта, прекраснодушие коего может стоить жизни им обоим? Да и не о себе, если уж на то пошло, хотел он позаботиться, а о нем. Отсылать его за это в Мванааке будет черной неблагодарностью, не говоря уже о том, что вряд ли из этого что-либо получится. Переупрямить Тартунга ему явно не по силам, не стоит в очередной раз и пробовать. Оба они вечно суют нос куда не надо, и лучше будет, пожалуй, похвалить парня вместо того, чтобы устраивать ему выволочку. Смириться с его присутствием, разузнать, как эта самая хирла варится и научиться заодно пользоваться кванге. В джунглях Душегубов чингак едва ли их выручит — попробуй-ка предъяви его леопарду или крокодилу. И кинжал парню надобно достать да обучить в цель метать, как Хрис когда-то его самого учил. Не бог весть какое умение, а при случае добрую службу сослужить может…

* * *

— Шел бы ты отсюда к общему костру, — недовольно проворчал Тартунг, помешивая булькающее в горшке варево длинным, аккуратно очищенным от коры прутиком. — Хватится тебя Газахлар, отправит Хамдана с Аджамом на поиски, не избежать тогда расспросов.

Эврих промычал что-то неопределенное, и склонившийся над огнем парень раздраженно передернул плечами:

— Все, что хотел, ты уже узнал и ничего интересного больше не увидишь. Буду теперь воду выпаривать, пока содержимое горшка в сметанообразную массу не превратится. На что тут, спрашивается смотреть? Ступай, ради Тахмаанга, не дыши в затылок занятому человеку!

— Экий ты ворчун! И откуда бы у тебя вдруг такому избытку здравомыслия взяться? — буркнул аррант, но, признавая справедливость Тартунговых слов, продолжать заведомо безнадежный спор не стал и зашагал прочь от разведенного в яме костерка в сторону деревни.

Мальчишка был прав, удалившись для изготовления хирлы подальше от любопытных глаз. Эвриха в самом деле могли начать разыскивать, ибо все уже привыкли, что каждый вечер он располагался возле костра, внимательно слушал сказки, правдивые истории и песни, делая время от времени какие-то пометки на разложенных на коленях листах толстой дешевой, желтоватого цвета бумаги. Иногда и сам он что-нибудь рассказывал или же пел, искусно подыгрывая себе на старенькой дибуле.

В этот раз у разложенного, как водится, посреди маленькой деревенской площади костра собралось дюжины полторы человек: селяне и Газахларовы воины, медлившие разбредаться по хижинам и отходить ко сну, несмотря на то что тьма уже окутала землю и на небе высыпали крупные ясные звезды.

— Эврих, где ты бродишь? — окликнул Аджам вышедшего на площадь арранта. — Иди сюда, послушай, как Пацалат вещает про живущую в Красной степи змеерыбу. Всякое я слыхал, но чтобы рыбы или змеи под землей ползали и песком питались — такое даже у бесстыжих чохышей язык вымолвить не повернется!

— Разве я говорил, что гогосергал роет под землей ходы и ест песок? — удивился улыбчивый деревенский парень в плетенной из травы юбочке, с высоченной прической, уложенной из густо смазанных жиром волос.

— Говорил, все слышали! — недружно загомонили сидящие вокруг мужчины.

— Да нет же! Отродясь в Красных песках не бывал и врать о тамошней жизни не буду. А вот шел я как-то в большую сушь к Голубому озеру и встретил по дороге женщин из племени кукусат, ловивших змеерыб в пересохшем русле Уллы.

— Так в воде ловили или в земле? — нетерпеливо уточнил кто-то, пока Эврих усаживался на свободное место у костра.

— В иле. Улла в тот год совсем пересохла, и женщины, идя по руслу её, даже ног не замочили. Они тоже шли к Голубому озеру с бурдюками для воды. И все время высматривали что-то под ногами, а я поначалу не мог понять, чего они ищут. Потом гляжу, одна нагибается и длинным ножом вырубает из сухой грязи высокий такой брусок. Срезает с него верхушку, с дырой посредине. А брусок этот внутри пустой и сырой. Женщина хихикает, глянь, говорит, кто-то там шевелится! Переворачивает взрезанный брусок, и из него вылетает и шлепается на потрескавшуюся от жары землю премерзкая тварь. Извивается и шипит, как змея, вот только не ползет, а подпрыгивает. — Пацалат показал рукой, как подпрыгивал гогосергал, прежде чем женщина отсекла ему голову и сунула добычу в заплечную корзину.

Слушая про похожую на угря рыбу, которая во время засухи роет в вязком иле нору и засыпает в ней до наступления сезона дождей, пришедшие с Газахларом воины недоверчиво качали головами, но один из деревенских стариков, вступившись за рассказчика, подтвердил, что в верховьях Уллы действительно водится такое существо. Кожа его выделяет много слизи, которая, застывая коркой, склеивает ил, и вокруг гогосергала образуется что-то вроде кокона или скорлупы. А дышит диковинная тварь через выходящую на поверхность дыру, через которую залезала в нору. По этим-то дырам в сухом иле их и обнаруживают новоявленные рыболовы.

— Вам так же трудно поверить в гогосергала, как многим моим соплеменникам — в существование каменных домов, самые большие из которых превышают размерами нашу деревню, — миролюбиво обратился старик к Серекану и ещё нескольким молодым воинам, продолжавшим утверждать, что их разыгрывают. — Послушайте-ка лучше, какая история произошла из-за недоверия в нашей деревне в дни моей юности.

Глядя, как весело заблестели маленькие, утонувшие в морщинах стариковские глазки, Эврих приготовился услышать нечто забавное и пожалел, что не захватил с собой чернила и бумагу для заметок. Рассказанные у вечернего костра байки быстро забывались за дневными заботами, а между тем некоторые из них стоили того, чтобы он включил их в свои «Дополнения» к Салегриновым «Описаниям стран и земель».