– Сэйнн! – зовет Карел. Он давно стоит на площадке у двери.

– Что? – Я наконец отрываю взгляд от гравюры и переставляю ногу на следующую ступеньку.

– У тебя тут будет еще два дня, ты не хочешь в музей какой-нибудь сходить? Там таких штук навалом.

Он знает, что я никогда особо не интересовалась прошедшими веками и даже римскую и греческую мифологию, обязательную для дискордов, осилила с трудом. Меня куда больше увлекает настоящее и его возможности. Поэтому образы, возникшие в сознании, ощущаются как нечто чужеродное и очень неприятное. Как будто мне подбросили чужую грязную одежду.

Наверное, с эликсиром в этот раз что-то не так. Может, Герцен решила поставить на мне эксперимент? Если да, то это плохая идея. Я думаю об этом, пока мы с Карелом ходим по торговому центру, – для поездки ему срочно понадобилась новая белая рубашка, которая, я готова поклясться, будет точной копией десятка тех, что уже упакованы в чемодан. Я смотрю на расслабленных, беззаботных людей вокруг, и по моим артериям бегут электрические разряды, взгляд заволакивает тьма. Я готова выплеснуть ее на влюбленную пару, выбирающую кольца в отделе для свадеб, на женщину в джинсовом комбинезоне, которая склонилась над младенцем в коляске и не замечает ничего вокруг. Если Герцен нарушила наш договор, я тоже его нарушу. И она пожалеет о своем решении, которое приняла у меня за спиной.

Я уговариваю себя, что такого быть не может. Это нелогично. По Контракту ментор обязан сделать все, чтобы помочь мне, а Контракт для менторов – это святое. Плевать на правила – скорее в духе дискордов, Герцен так бы не поступила. Или все-таки она вчера не зря разрешила мне нарушить пункт о тайне? Она что-то затеяла, что-то изменилось. И я больше не намерена ждать, когда снова провалюсь в какие-то лабиринты, полные древнего хлама, – мне нужен ответ прямо сейчас.

Вечером, дождавшись, когда Карел уйдет в ванную, и зная по опыту, что он пробудет там около часа, я пишу Герцен: «Вы что-то поменяли в составе?» – и не проходит двух минут, как она звонит мне по «фейстайму».

– Сэйнн, все в безопасности? Кто-нибудь пострадал?

Она в своем кабинете, и белый свет от настольной лампы заполняет весь экран – мне трудно рассмотреть лицо, и все-таки она как-то слишком бледна.

– Нет. Все в порядке, – отвечаю я.

За Карела, впрочем, я поручиться не могу – как раз в этот момент в ванной нашей квартиры что-то падает и со звоном разбивается, потом следует вопль, полный страдания. Надеюсь, что Карел не убился, – не хочется потратить вечер на разборки с полицией. Я рассказываю Герцен об увиденном. Стараюсь говорить спокойно, как будто мне просто любопытно. Она не должна понять, что я уже готова ее прикончить. По выражению лица – брови домиком, расширенные глаза и сжатые губы – я считываю тревогу.

– Что ты чувствовала в это мгновение, Сэйнн? – В ее руке появляется высокий стакан с водой, и она делает пару торопливых глотков. Блики прозрачной жидкости в лучах света слепят и отвлекают.

– Ничего. – Я пытаюсь сосредоточиться, но мне и правда больше ничего не приходило на ум. – Это просто было странно. Как будто это не мои воспоминания.

– Ты ненавидела людей, в которых ты… которые погибли в этих сценах?

– Нет. Мне кажется, я даже не узнавала их, они были ни при чем, просто попались под руку. Но стрелял в них кто-то другой, не я, просто я как бы видела мир его глазами. Как будто такая виртуальная реальность, что ли.

– Прошлая реальность, – негромко произносит Герцен, глядя куда-то в сторону.

Мне кажется, за пределами экрана есть кто-то еще, но через секунду ее взгляд возвращается ко мне.

– Ты не могла где-нибудь видеть подобное, например в фильме, а потом просто вспомнить?

– Это не было похоже на фильм, доктор Герцен. Это был именно взгляд от первого лица. Что-то не так?

Картинка на экране едва заметно дергается из стороны в сторону – ее рука дрожит. Что могло испугать мою наставницу? Ведь она уже много лет работает с бездушными существами, способными на что угодно. Потом она говорит:

– Я не знаю, Сэйнн. Мне нужно кое-что проверить, но, возможно, это просто образы, которые ничего не значат. Такое бывает у многих людей, и жуткие картины, которые они видят, не всегда означают что-то буквальное, а иногда означают противоположное. В психологии есть классический пример: одна женщина готовила обед, а рядом в кроватке спал ее новорожденный ребенок. На столе лежал нож, и женщина вдруг представила, как она берет его и закалывает им ребенка. Она очень испугалась, стала считать себя ужасной матерью и сумасшедшей, но на самом деле тут нет ничего ненормального. Ее мозг распознал нож – острый предмет, оружие – как опасность для ребенка и просто довел эту связь до абсурда, ведь больше всего на свете женщина хотела защитить своего малыша. И таких примеров много. Возможно, твое подсознание, которое знает о твоей темной стороне, хотело защитить окружающих от нее и поэтому нарисовало тебе такую сцену.

Она говорит, как всегда, убедительно, спокойным, доброжелательным тоном, но как-то слишком уж много и подробно. И она так быстро ухватилась за нужное объяснение, мне это не нравится.

– А все эти штуки на полках… Кажется, на них были разные божества и сцены из мифов. Их мне тоже воображение нарисовало?

Снова что-то мелькает в ее взгляде – какое-то тревожное узнавание, но тут же исчезает.

– Наш мозг – мастер делать ужасы правдоподобными, – говорит она. – Я думаю, тебе нужно просто хорошо отдохнуть, Ритуал – это всегда стресс. Если ты почувствуешь себя плохо или даже просто захочешь с кем-то поговорить, сразу же напиши мне. Но я уверена, все будет в порядке. Тебе нечего бояться.

Я сдерживаю усмешку. Мы обе знаем, что, если эликсир перестанет действовать, бояться буду не я, а все вокруг. Потом мы прощаемся, и я иду проверить, жив ли все-таки Карел – тишина в ванной настораживает. Я уже представляю, как предъявлю полиции труп моего парня, но оказывается, что Карел всего лишь разбил маленькое зеркало, которое плохо держалось на шарнире, поэтому соскочило и упало на пол. Мы шутим насчет семи лет неудач, убираем осколки, потом ужинаем в пиццерии через дорогу и Карел уезжает в аэропорт.

Глубоко за полночь, уже засыпая одна на широкой кровати, я вспоминаю фразу из какой-то статьи о неочевидных признаках разных эмоций – в свое время я прочла тонну таких материалов, когда училась распознавать человеческие чувства. В статье говорилось, что если человек отвечает на вопрос слишком быстро и слишком подробно, то это может означать две вещи: либо он настолько недалек, что зациклен на одной версии и даже не допускает другого ответа, либо же он врет. А моего ментора вряд ли бы кто-то назвал недалекой.

* * *

Утром моросит дождь, но я все равно натягиваю легинсы, легкую куртку и беговые кроссовки, беру айрподы и выхожу на улицу.

В Амстердаме хорошо бегать под какую-нибудь веселую чушь вроде Twenty One Pilots. Но Рим (город – тысячелетняя развалина, город – Вавилонская башня) требует чего-то проверенного временем. Классическую музыку я терпеть не могу, я под нее скорее усну, чем начну бегать, поэтому тут у меня всегда наготове The Rolling Stones.