если бы мог…потому что господин из кресла начал медленно подниматься в воздух с закрытыми глазами.

Руки оторвались от камня — теперь Коста видел только кончики пальцев, которые едва-едва касались камня. Сила потрескивала, вспыхивая ярко, так, что слепило глаза — пробегая молниями между пальцами и алтарем, пока наконец кресло не откатилось назад, и Коста видел только нижний край рубахи.

Господин Фу парил в воздухе.

* * *

Нейер наслаждался.

Оторвался от кресла и стоял в полный рост, закрыв глаза. Выпрямившись полностью. Пальцы ног едва касались пола — сила бережно удерживала его в воздухе.

Сделать бы сейчас пару шагов… всего пару шагов…Только тот, кто умел ходить и больше не может, способен понять его…

Он застонал от удовольствия.

Просто стоять.

Видит Немес — самое большое удовольствие в жизни — иметь возможность просто стоять и просто ходить. Никто не ценит этого — как не ценил он, пока не потерял.

Как никто не ценит возможности просто сделать вдох. Следующий вдох. Никто не ценит глотка воды, пока не окажется в сердце пустыни. Никто не понимает, какое счастье просто открыть глаза утром и видеть своими глазами.

Никто не ценит до тех пор, пока это не заберут.

Империя неблагодарных существ, и он — самое неблагодарное из всех. Потому что вместо того, чтобы благодарить, что остался жив, он продолжает искать повод обвинить, искать того, кто виноват…

Нейер вздохнул. Удовольствие немного померкло.

Момент начала ритуала он и так оттягивал, как мог. И даже то, что Фу уже два поколения приводили на алтарь только добровольные жертвы, чтобы не осквернять страхом чистоту силы, не успокаивало. Жертвы, которые знали, что могут приобрести и что могут потерять.

Но даже так — тратить силу, приобретенную ценой чужой жизни на… собственные иллюзии было — недостойно Фу.

Но… и отказаться от возможности ещё раз встать, ещё раз почувствовать, как это — стоять на своих ногах было выше его сил.

Полный контроль над силой Нейер получил через несколько мгновений. Алтарь под пальцами нагрелся до нужного уровня — можно начинать.

Глава не может позволить себе слабостей. Глава отвечает за клан. Глава несет ответственность за всех, кто связан с родом клятвой силы. Глава должен, должен, должен…

И только здесь, в самом сердце силы, там, где его никто не видит, Ней позволял себе две слабости. Всего две. Первая — потратить крохи силы, чтобы встать с кресла хотя бы на десять мгновений. И вторая слабость — не смотреть.

Не видеть того, кого ты убиваешь.

«Руки на алтарь. Выпрямиться» — отдал он мысленный приказ с закрытыми глазами и по жадно-нетерпеливому, алчущему отклику силы понял, что пальцы северянина уже коснулись камня.

Ней достал ритуальный кинжал, привычно взмахнул им в воздухе и начал речитативом читать предначертательные слова.

* * *

Коста бы заплакал, если бы мог, но он не мог.

Когда его руки, повинуясь чужой воле, сами по себе поднялись и легли на горячий камень. Такой горячий, как будто снизу этого зала была печь, и кто-то постоянно подкидывает дрова в топку.

Голова сама по себе поднялась, плечи распрямились, и Коста наконец смог увидеть то, что напротив.

Господин Фу парил в воздухе с закрытыми глазами. С болезненным наслаждением, откинув голову назад, удерживая в одной руке кривой черный нож. Без кресла господин оказался высоким, очень высоким — почти как Мастер Хо и очень худым.

Говорить Коста по-прежнему не мог. Не мог дернуться, шевельнутся, не мог вообще ничего. Он смотрел и понимал, что ошибся — рассчитал неверно, нужно было действовать сразу, как они скрылись из вида менталиста.

Сразу. Не раздумывая.

Но он медлил, примеривался, ждал подходящего момента, потому что не чувствовал опасности, но сейчас…

* * *

Нейер закончил первую часть, камень нагревался. Из предначинательных плавно перешел к подготовительным, и потом к привычной основной части…

Прими в род или прими подношение…

Реши жить или умереть…

Реши, спасать или помнить…

Реши, хранить или тратить…

Реши, станет полнее река или обмелеет…

Отдавая решение на откуп силе, как и всегда.

Слова лились, сила пела, алтарь горел так, что воздух над ним почти плавился от жара.

* * *

Коста горел — ладони, которые он не мог оторвать от камня, пылали, пот катился по вискам.

Сколько он не пытался оторвать руки — не выходило, как и открыт рот и заорать — тоже… когда белый туман медленно начал ползти по его пальцам вверх.

Медленно. Очень медленно. Облизывая и поглощая палец за пальцем.

А потом проклятый псаками господин-в-кресле поднес к себе кинжал и надрезал ладонь, начертав какой-то символ. Алая жирная кровь хлынула потоком и обагрила плиту, и камень зашипел, жадно впитывая подношение.

Как будто песок, а не камень…

Сила ярилась вокруг. Белый туман воронками кружился по залу и поднимался к куполу. Господин-в-кресле речитативом продолжал читать слова с закрытыми глазами все быстрее и быстрее, ускоряясь с каждой фразой… а потом внезапно просто рухнул в кресло назад.

И кресло — протяжно заскрипело.

И вот тогда Коста — заорал. Потому что колеса начали вращаться. Медленно, мерно, неотвратимо.

Коста орал — орал мысленно протяжно на одной ноте от совершенного ужаса, орал неотрывно все время, пока колеса скрипели.

Кресло неторопливо приближалось к нему, объезжая алтарь.

* * *

«Руку» — сформулировал Нейер мысленный образ, отдавая приказ, и мальчик протянул свою.

Он сделал надрез, начертав символ — приношение. И вздохнул, собираясь с силами, оттягивая момент.

Это он всегда не любил особенно. Самая неприятная часть до того, как жертва умрет — обмен воспоминаниями.

За свои Нейер не беспокоился — они умирали всегда, и все его тайны умирали вместе с ними. Но те, кого убивал он, те, кого сжирал алтарь — оставались с ним навсегда.

Он помнил каждого — по воспоминаниям.

«Глаза» — ребенок поднял голову, и они встретились взглядами. И Нейер вздрогнул — в глазах ребенка не было ожидания, предвкушения или страха… Не было ничего, чтобы было у тех предыдущих, что отправляли на ритуал Арры.

Не было ничего, что было у тех кандидатов из побочных ветвей рода Фу, которые надеялись вырвать силу из его рук и забрать печать Главы. Надеялись привить новую ветвь к стволу Фу, которая даст потомство и богатые плоды, питаемая родовой силой. Нет.

В глазах ребенка не было ничего кроме бескрайнего кромешного ужаса и пожелания смерти — ему, Фу.

Это… не добровольная жертва!

Но прежде чем он успел остановить хоть что-то, капля крови с руки ребенка упала на гранит и впиталась с отчетливым ядовитым шипением, сила вспыхнула вокруг, их закружило и унесло, плотина воспоминаний рухнула и он провалился в чужие — те, без которые он бы вполне мог бы прожить.

* * *

Нейер

…Чего ты хочешь?…

Голос Наставника звучит насмешливо, и он понимает, что это — вопрос с подвохом, но отвечает честно.

«Дом, лавку на первом и хороший свет на втором, в мастерской… Жену… детей…»

…

Кисть касается листа.

И влажные черные штрихи создают рисунок. Образ проявляется на пергаменте, закрепленном к походной доске.

Длинные пряди волос треплет ветер, и они лезут в лицо, мешая рисовать. Снежные шапки Лирнейских вдали… осенние цветы багрянцем на склонах…

Пахнет поздними яблоками, свободой, Северным морем… Это и есть — счастье…

* * *

Коста

…Его — хвалили.

Он знал, что ему — пять. Праздник был вчера, и сегодня слуги таскали ему сладости на подносах, пока не видит мать.

Он был горд, счастлив и почти раздувался от гордости — отец хвалил его! Отец!

Он собрал свой первый артефакт и светляк парил над столом, нарезая косые круги, то и дело норовя завалиться на бок. Но — парил! Парил!

– Молодец, Ней. Молодец!

Его подкинули в воздух, и он завизжал от восторга, чувствуя сильные руки отца…

…

Коста терялся в водовороте чужих воспоминаний и незнакомых красках мира вокруг — бело-золотых.

…Он скакал по пескам, охотился на пустынных змеев, запускал в небо поисковые артефакты — в чужое небо, такое же выгоревшее от солнца, как и земля вокруг. Прозрачно-белое хрупкой голубизны…

…

…Он учился, проводил исследования и чинил артефакты. Сбегал от слишком удушливого надзора матери — прямо через дыру