напоминает во многом мистера Крокера из комедии Гольдсмита «Добрячок», а герцог Мидлсекский бесспорно сродни иным персонажам Конгрива и Фильдинга. В этом отношении комедия Бульвера не отличалась от большого числа комедий сороковых-пятидесятых годов. В период когда в английской литературе утверждались реалистические тенденции, драматурги обратились к ближайшей по времени эпохе расцвета реалистической комедии, черпая оттуда полной рукой. Самым известным произведением подобного рода была очень смешная и талантливая комедия Дайона Бусико «Столичные господа» (1841).

Но Бульвер оказался не только интерпретатором чужих находок. Некоторыми своими сторонами его пьеса предвещает позднейшие явления английской драматургии. Нельзя, узнав историю леди Торн-сайд, не подумать о том, что эта сюжетная линия послужила наметкой для пьесы Оскара Уайльда «Веер леди Уиндермир». Характер лорда Уилмота мог явиться основой для образа главного героя комедии Артура Пинеро «Веселый лорд Квекс». Да и всей своей атмосферой пьеса Бульвера тяготеет уже скорее к тому направлению в английской комедии конца века, которое было представлено именами Пинеро, Генри Артура Джонса и, в известной степени, Уайльда, нежели к драматургии предшествующего столетия.

Пьеса Бульвера была одним из явлений того переходного периода от драматургии восемнадцатого века к драматургии двадцатого века, о котором говорилось выше. Этапами этого перехода — самими по себе художественно неполноценными, но сыгравшими известную роль в эволюции стиля английской драматургии — были «романтическая» мелодрама, затем «реалистическая» мелодрама и частичный возврат к тенденциям просветительского реализма. Бульвер прошел через все эти этапы. И на каждом из них он вносил что-то свое. Попытку подобного рода предпринял он и на сей раз. Второе название пьесы — «Различные стороны человеческого характера» (буквально: «Много сторон в характере») — наиболее точно выражает эстетическую задачу, которую ставил себе Бульвер, работая над этим произведением. Он пытается уйти от известной односторонности в изображении человеческого характера, которую далеко не всегда удавалось преодолеть даже крупнейшим комедиографам восемнадцатого века.

Каждое дурное свойство того или иного персонажа влечет за собой, по мысли Бульвера, и хорошее. И если завязка комедии определяется столкновением героев в их «дурном качестве», то комедия приходит к благополучному концу потому, что в каждом из героев возобладали его лучшие человеческие черты. Бульвер явно рассчитывал придать таким способом психологическую глубину своей комедии, не погрешив вместе с тем против остроты сюжета. Первое Бульверу не удалось. Образы его героев оказались скорее противоречивыми, чем глубокими.

Причину своей неудачи объяснил, по существу, сам автор. «Как плохо мы знаем сердце человека, пока оно не возгорелось страстью!» — восклицает один из героев комедии. Да, это так. Но там, где нет настоящей борьбы, нет и настоящих страстей. А в пьесе Бульвера нет борьбы.

В комедии «Мы не так плохи, как кажемся» заключен самый горячий призыв к единству правящих классов, который когда-либо выходил из-под пера Бульвера. Мы не так плохи, как кажемся, когда мы вместе, — эта мораль, высказанная героями в заключение пьесы, определяет собой весь ее сюжет. Смешон герцог Мидлсекский, кичащийся своим титулом. Но ему как аристократу присуще исключительное чувство чести, способное облагородить общественную и политическую жизнь. Комичен купец Гудинаф Изи. Но он замечательный человек — добрый, покладистый, прямодушный. И если он напрасно мечтает о месте в парламенте, он зато принесет немало пользы в муниципалитете лондонского Сити. Всякому свое…

Один из героев привлекает особое внимание. Это Хардман, новый вариант образа Клода Мельнота. Но Хардман реалистичнее Клода Мельнота, а потому и неправдоподобнее его в последнем акте, когда ради того, чтобы поспорить в благородстве с рожденными аристократами, отказывается от руки любимой. Куда убедительнее этот образ в других частях пьесы. Перед нами законченный политический проходимец, один из буржуазных политических деятелей «новой формации». В этом смысле образ Хардмана принадлежит к числу достижений Бульвера.

Именно больший, нежели в «Лионской красавице», реализм в изображении простолюдина, выходящего в буржуа, заставил Бульвера сделать и больший упор на свою сентиментальную философию в конце пьесы. Рисуя «облагородившихся» под влиянием аристократов буржуазных стяжателей, Бульвер еще раз высказал свою затаенную мечту о внутреннем единстве правящих классов. Буржуа с моралью аристократа, аристократ с практической сметкой и чувством современности, присущими буржуа, — таков его идеал. И этот идеал Бульвера вырисовывается все четче с течением времени.

Особенно показательна в этом отношении незаконченная мелодрама Бульвера «Дарнлей», написанная несколько раньше комедии «Мы не так плохи, как кажемся». Поставлена она была уже после смерти Бульвера в Придворном театре (премьера — 6 октября 1877 года), причем последнее действие написал малоизвестный английский драматург Чарльз Коглан, который внес также свои коррективы в текст первых четырех действий. Широко объявленный, долго готовившийся спектакль, однако, провалился, хотя в нем были заняты популярный актер Чарльз Келли (Дарнлей) и Эллен Терри (леди Дарнлей), признанная впоследствии крупнейшей английской актрисой конца девятнадцатого века. Почти одновременно — и также неудачно — «Дарнлей» был поставлен в венском Бургтеатре.

В «Дарнлее» Бульвер снова попытался воплотить на сцене современные типы, подвергнуть критике современные нравы. Удивительно точными штрихами, без тени снисхождения написал Бульвер образ буржуазного стяжателя Селфби Фиша. Не окутывает он романтическим флером и образы аристократов лорда Фицхоллоу и сэра Френсиса Марсдена. Они «так плохи, как кажутся». Но ближе всего подошел драматург к жизни в образе главного героя своей пьесы. Дарнлей — крупный биржевой делец, решительный, трезвый, с огромным размахом. Зуд приобретательства у него в крови. В отличие от героя «Денег» он знает не только, как тратить деньги, но и как их приобретать, и он отнюдь не исполнен морального негодования против той власти над людьми, которую дает ему богатство. Дарнлей — теоретик стяжательства, убежденный, что деньги — именно деньги, а не человеческий труд и не человеческий разум — главный двигатель цивилизации, сильнейшее орудие в борьбе за прогресс.

Бульвер разделяет мнение своего героя. Со времен «Герцогини де Лавальер» он стал реалистичнее не только по форме, но и по взгляду на мир. Самое чувство призвано сыграть отныне прикладную роль — оно должно облагородить стяжателя, придать его действиям некую духовную цель, направить его по пути прогресса, тем более, что «всякое вложение в прогресс доходно в наши дни».

Эта пьеса Бульвера — пожалуй, самое буржуазное его произведение. Бульвер выступает здесь как типичнейший моралист-викторианец. Не только все требования буржуазной морали должны быть соблюдены — не меньше следует заботиться и о буржуазных приличиях. Спокойный и обеспеченный буржуазный дом, где не помышляют о светских успехах, где детей воспитывают в сознании долга и жена — помощница мужу, — вот за что теперь ратует Бульвер. Его герои едва не терпят жизненный крах