Теперь даже самые прилежные студенты мечтательно смотрели в окно, на нежную березовую листву, танцевавшую под мелодию теплого ветра. Да, надо побыстрее переходить к сути.

– В действительности же, – Лотта еще немного повысила голос, – это была борьба между властью и ресурсами. Так обычно и бывает. Как правило, причина войны – это власть и ресурсы, а вовсе не религия, демократия или права человека. – Лотта надеялась, что студенты вспомнят о конфликте между исламом и Западом, который журналисты окрестили войной цивилизаций, вот только студенты, похоже, ни о чем подобном думать и не собирались, а просто смотрели на часы, которых в этой аудитории было предостаточно. Лотта понизила голос и проникновенно добавила:

– Война, эпидемии и вызванный ею голод привели к тому, что население германских земель сократилось почти вдвое. Вдвое! – повторила она, но студентов это, кажется, не трогало.

Как же заставить их осознать масштабы случившегося? Да и осознает ли их она сама? Возможно ли их вообще осознать? Как же оживить прошлое? Возможно, даже рассказы о Второй мировой их не особо растрогают – разве что по их мотивам снимут кино наподобие «Макса Мануса»[3]. Если им достанется роль в таком фильме, то они, наверное, попытаются вжиться в нее. Лотта тут же одернула себя – она же не желает, чтобы они вживались в роль. А чего же тогда она хочет? Она хочет… Нет, сейчас не время об этом думать, надо читать лекцию, а не ворон считать.

Лотта повесила карту Европы в XVII веке, где Норвегия была выкрашена в желтый, а города, откуда приехали студенты, помечены точками. Большинство были из Осло, двое из Бергена, один из Халдена и еще один. Пускай они сами увидят, как близко их родной город находился к зоне военных действий, хоть Норвегия непосредственного участия в войне и не принимала.

Рядом она повесила карту, на которой был отмечен путь, который мамаша Кураж проходит на протяжении пьесы.

– Действие начинается весной 1624 года в Даларне – то есть в Швеции, неподалеку от нас, – так Лотта попыталась вызвать у студентов интерес, – там начинаются скитания мамаши Кураж, продолжаются они целых шестнадцать лет, а конце пьесы главные герои доходят до немецкого города Халле.

Студенты совсем скисли. Карты, рассказы о семнадцатом веке – вместо того, чтобы перенестись в семнадцатый век, студенты словно вернулись на школьную скамью и оказались на уроке истории. Даже видеокамера Таге Баста заскучала. Пора переходить к сюжету и главной роли, которая, возможно, достанется одной из будущих актрис. Роли мечты. Одной из самых сложных во всей драматургии. Стоило ей лишь заикнуться об этом, как студентки встрепенулись.

– А если учесть общее развитие театрального искусства, – подлила масла в огонь Лотта, – то не исключено, что в роли Мамаши Кураж выступит и актер-мужчина. – Тут уж очнулись и юноши. Сейчас все смотрели на нее с вновь пробудившимся интересом. – А еще эта пьеса как никакая другая достойна экранизации, – бросила она, а увидев их реакцию, не удержалась и обронила, что слышала, будто такая возможность как раз сейчас обсуждается, причем в Норвегии. Впрочем, Лотта тотчас же пожалела о сказанном: камера Таге Баста наверняка запечатлела, как она, Лотта Бёк, стремясь завладеть вниманием студентов, сыграла на их простейших инстинктах.

– Итак, мы находимся в Сконе, в Швеции, – Лотта показала на карту, – фургон маркитантки Мамаши Кураж останавливают Фельдфебель и Вербовщик. Они требуют у нее документы, увидев их, спрашивают, что она делает в Сконе, если сама родом из Бамберга в Байерне. Она отвечает, что ждет не дождется, когда война наконец доберется и до Бамберга! То есть из самой первой реплики мы понимаем, что главная героиня зависит от войны. Из дальнейшего диалога становится ясно, что она прижила троих детей от трех разных мужчин. Сейчас дети уже взрослые. Это нам рассказывают, чтобы мы поняли: во-первых, общепринятые принципы морали для Мамаши Кураж – пустой звук, а во-вторых, она вынуждена была заботиться о детях в одиночку. А это нелегко. – Лотта знала, что одна из студенток – мать-одиночка, и заметила, что та кивнула. – Итак, Бертольд Брехт первыми же репликами позволяет нам составить основное представление о расстановке образов, – сказала Лотта, – что еще раз доказывает его удивительный драматургический талант. – Лотта не уставала это подчеркивать, раздраженная тем, что в Академии искусств Брехт не получил такого же признания, как, например, Ибсен. Затем она вернулась к сюжету. – У Мамаши Кураж есть старый фургон, на котором она перевозит товары. Она старается купить их подешевле, а продать как можно дороже – солдатам и всем остальным, полковым священникам, вербовщикам и поварам, которые приходят к ней за всякой всячиной – обувью, колбасой и выпивкой. Маркитантку кормит война. И не ее одну, – рассказывала Лотта, – на современных войнах происходит то же самое, иначе как объяснить существование выражения «нажиться на войне»? – Но Лотта заметила, что стоит ей отступить от рассказа об общечеловеческих отношениях к характеристикам общества, как студенты тут же становятся безучастными.

– А почему она не займется чем-нибудь другим? – спросила мать-одиночка, и Лотта обрадовалась.

– Вот именно, – подхватила она, – в этом и заключается основной вопрос. Есть ли у Мамаши Кураж вообще какой бы то ни было выбор? У нее нет ни собственного хозяйства, ни постоялого двора. Кроме фургона у нее вообще ничего нет. И живет она не в государстве всеобщего благосостояния. Для проституции – а это обычный путь для женщины во время войны – она уже чересчур старая. Кстати, в пьесе имеется и еще один интересный персонаж – спившаяся проститутка. – Студенты снова чуть оживились. Наверное, не ожидали, что в семнадцатом веке попадались спившиеся проститутки, и вообще считали весь семнадцатый век скучищей смертной. – Спившаяся проститутка, – повторила Лотта, заметив, что ей самой приятно это произносить, – спившаяся проститутка говорит: «Уважение – не для таких, как мы. Нам уготовано жрать дерьмо». А какой выход война предлагает молодым, малообеспеченным мужчинам? Возьмем, например, Эйлифа, старшего сына Мамаши Кураж. Вербовщик уговаривает его пойти в солдаты и таким образом зарабатывать себе на жизнь. «Чего ты все катаешься с мамашей в телеге? – дразнит он Эйлифа. – Ведь мог бы воевать вместе с настоящими мужиками, жить весело и от баб отбою не знать». «Ты что это на бойню его гонишь?» – возмущается Мамаша Кураж. Она-то прекрасно знает, какая судьба ждет на войне солдат. «Сколь ты получишь за его голову?» – спрашивает она Вербовщика, но тот возражает, что она и сама кормится войной, а как война будет продолжаться без солдат? «Ты что, войны испугался?» – поддевает Вербовщик Эйлифа, а Эйлиф говорит, что не испугался он никакой войны. Про эту беседу Мамаша Кураж отзывается так: «Да, да, пойдем рыбку ловить, – сказал рыбак червяку», подразумевая, что червяку в этом деле не выжить. Потрясающе метко сказано, да? – спросила Лотта, но студенты, похоже, ее мнения не разделяли. Лотта боялась, что они просто-напросто не поняли смысла фразы. – Вскоре, – упорно продолжала она (а что ей оставалось делать?), – Мамаша Кураж принимается торговаться с фельдфебелем за приглянувшуюся тому пряжку, а когда пряжка продана, Эйлифа рядом уже нет. Он ушел в солдаты. – Лотта надеялась, что студентов это взволнует, но ни волнения, ни возмущения на их лицах не заметила, и от этого ей захотелось растолковать весь трагизм ситуации. – Мамаша Кураж так влюблена в деньги, – пояснила она, – что не заметила даже, как ее сына вербуют в солдаты. Так всегда бывает с теми, кого кроме денег ничего не интересует! Да разве вправе мы обвинять Эйлифа? Есть ли у него выбор? – Лотта надеялась, что студенты вспомнят о добровольцах, уезжающих воевать в Сирию, но те были заняты своими телефонами. – Год за годом скитаться вместе с матерью в старом фургоне – разве это будущее? А война – это адреналин, приключения и шанс стать героем. Как бы вы сами поступили на месте Эйлифа? – Но нет, душевные метания Эйлифа, персонажа второго плана, студентам были до лампочки. Они полулежали на столах, а Таге Баст снимал полулежащих на столах студентов. – И Мамаша Кураж, – не сдавалась Лотта, – продолжает путь, пусть уже и без старшего сына.