Будь они оба свободны, не будь с ней мужа и детей, а с ним – Сьюзи, быть может, встретившись здесь, в бассейне, они провели бы вместе ночь…

Интересно, какова она в постели?

Он снова бросил взгляд в ее сторону. Сейчас она что-то кричала детям и, кажется, была занята только ими; но все же подняла глаза, заметила, что он смотрит, – и снова быстро улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ.

Первая его женщина была мексиканкой. Ему было тогда шестнадцать, ей – тридцать с небольшим. Она не брила ни подмышек, ни ног, да и мылась не слишком часто – и все же это было прекрасно. Много лет потом, до встречи с Фиби, он не испытывал ничего подобного. Было в ней что-то неотразимо сексуальное: в том, что она не бреется, как американки, что пахнет потом и мускусом, а не цветочным парфюмом. Что-то грязное, запретное. Вспомнилось, как отчаянно она извивалась под ним, как сжимала ягодицы, удерживая его в себе, – и от одного воспоминания в плавках стало тесно. А когда он кончил, она его не выпустила, нет, держала в себе, пока его член не обмяк, – и это, казалось, доставило ей наибольшее наслаждение.

Она была puta, шлюха – так говорили ему потом друзья. Но денег с него не взяла. Может, просто врали из зависти.

Он поднял глаза от бурлящей воды – и обнаружил, что на него смотрит Сьюзи.

– Ты о чем думаешь? – спросила она.

– Так, ни о чем, – ответил он.

Они поплавали и вернулись в номер. Сьюзи, по-прежнему в игривом настроении, стянула с него плавки. Член его скукожился от воды, стал совсем крохотным. Она опустилась на колени, взяла его в рот; он позволил опрокинуть себя на кровать и сесть сверху.

Потом Сьюзи пошла в душ, а он включил телевизор. Смотреть Таос, его магазинчики и галереи Сьюзи не захотела; надо было бы радоваться – но ему от этого стало как-то не по себе. Сам он совсем не хотел бродить по магазинам – но хотел, чтобы этого хотела она. А она, выходит, готова, как и он сам, остаток дня просидеть в номере, пялясь в телевизор… Грустно.

Сьюзи вышла из ванной голая, с мокрыми волосами, залезла на кровать и немного попрыгала на матрасе, словно на трамплине. Потом нагнулась к нему и страстно поцеловала, ожидая ответной нежности. Он отодвинул ее и сказал, что хочет посмотреть новости. Она надулась, надеясь вызвать в нем если не нежность, то хоть чувство вины, – но тоже безрезультатно; пообижалась немного и заснула во время прогноза погоды.

Час спустя или около того он разбудил ее и повел ужинать в кафе на открытом воздухе. Сказал: здесь, мол, лучшая еда в Таосе. На самом деле выдумал это на ходу – кафе было первое попавшееся по дороге. За столом Сьюзи снова болтала о какой-то ерунде; он рассеянно разглядывал низенькую, плотную, на удивление безобразную женщину, ужинавшую в одиночестве за соседним столиком. Интересно, этой тетке вообще случалось заниматься сексом? Хоть кто-нибудь когда-нибудь ее хотел? А ведь очень может быть, что в постели она хороша. Такая уродина будет из кожи вон лезть, чтобы доставить тебе удовольствие.

Женщина заметила, что он ее разглядывает, и скорчила недовольную гримасу.

Потом они вернулись в номер, и Сьюзи намекнула, что не отказалась бы от куннилингуса. Он принялся было за дело, однако процесс шел так вяло, что посреди его Сьюзи заснула, а он, усталый и с ноющей челюстью, с облегчением вытянулся с ней рядом.

Наутро он проснулся до рассвета, когда Сьюзи еще спала. Выбрался из-под одеяла, встал с кровати. Сьюзи спала спиной к нему, свернувшись клубочком. Он обошел кровать и заглянул ей в лицо: она улыбалась во сне, и улыбка эта была безмятежно, по-детски счастливой. Несколько мгновений он стоял над ней в раздумье; затем тихонько натянул вчерашнюю, сброшенную на пол одежду, взял ключи и сунул в карман бумажник.

Все остальное он оставил в номере. Чемодан, прочая одежда, бритва, термос – случайные, ненужные вещи, тянущие к земле. Бесшумно, не разбудив Сьюзи, выскользнул из номера, прокрался к машине. Завел мотор, подождал немного – вдруг шум ее разбудит, вдруг она выбежит за ним? Но все было тихо, даже не колыхнулись занавески на окне, – и он тронулся в путь.

Он ехал на север – через Таос, мимо резервации. Думал о Фиби и о Сьюзи, сладко спящей в номере. И, переезжая мост над Рио-Гранде, – улыбался.

– М-да, не повезло твоему старику! – заметил Джейсон, похлопав его по спине.

Стив поморщился: не любил, когда его трогали. Впрочем, Джейсону этого не понять. Он из тех экспансивных ребят, что вечно хлопают тебя по плечам, по-дружески пихают в бок, а то и лезут обниматься. Да, что поделаешь, люди разные… Как говорится, живи и давай жить другим.

Деннис и Уилл вели себя сдержаннее – сочувственно покачали головами, не отрываясь от стаканов.

Несмотря на все происшедшее, Стив не пропустил обычную пятничную пьянку с приятелями. Долго думал, рассказать ли им, что случилось с отцом, наконец решил ничего не скрывать – и не пожалел об этом. Хорошо, когда можно облегчить душу. Хоть с кем-то поделиться тем, чего он насмотрелся в Ветеранском госпитале, поведать об ужасах лобно-височной деменции. Рассказать о том, на какую кошмарную полужизнь обречен теперь отец, пока над ним не смилуется смерть.

Шерри он пока ничего не рассказывал, сам не вполне понимая почему. Нет, конечно, она знала, что его отец в больнице, но не подозревала ни о деменции, ни о нападении на мать. Никаких мрачных подробностей. Стив чувствовал укол вины оттого, что с друзьями откровенен, а перед невестой помалкивает; и все же, как ни странно, с ребятами говорить об этом было легче. Наверное, потому, что они не задавали лишних вопросов. С Шерри общими словами не обойдешься: она начнет расспрашивать о его чувствах к отцу, к семье…

– Таблетки не помогают? – спросил Деннис.

Стив пожал плечами.

– И что доктора говорят?

– Что дальше будет только хуже.

– А сейчас он как? – спросил Джейсон.

– Иногда меня узнает, а большую часть времени несет страшную чушь. Вчера вот увидел меня и говорит: «Высри бублик!»

Уилл невольно фыркнул, но тут же закусил губу и бросил на Стива смущенный взгляд.

– Извини.

– Да ладно, чего уж там, – усмехнулся Стив. – Это и в самом деле смешно. Даже мама рассмеялась вчера, когда он попросил ее «покрасить кошку». А что еще остается?

– Ну да, – кивнул Деннис, – лучше смеяться, чем плакать.

– Точно, – кивнул Стив.

Впрочем, плакать его не тянуло. То, что положение отца просто душераздирающее, Стив понимал умом, не чувствами. Он наблюдал за агонией отца спокойно и бесстрастно, словно за сценой из фильма. Старался убедить себя: так, мол, психика справляется с трагедией, защищает себя от боли, – и понимал, что это ложь. Он просто не любит отца. Не чувствует того, что должен чувствовать сын. И все, что делает для него, делает по обязанности.