Бля–я–ять! Это вообще не проходит. Месяц уже, а только хуже становится. Волнами накатывает. То часто лихорадит, то реже, но если второе, то каждый раз с головой накрывает и в море безумия утаскивает.

Сглатываю. Я видел такие же отношения у Паши с его бывшей Лидой, когда она издевалась над ним, он понимал всё, но упорно перся обратно. Он выбрался, и я выберусь.

Как болезнь какая–то.

И что вообще значит «иногда я по тебе скучаю»? Я не понимаю такого, можно мне как–то популярнее пояснить? Сноску сделать.

Какой–то плевок в спину.

Вроде не дурак, учусь в меде на бюджете, стипендию повышенную получаю, преподы хвалят. Химические и электрические импульсы между нейронами фигачат в норме. Но видимо, когда дело касается Юли, тормозные синапсы преобладают, иначе как объяснить перманентное недоумение и ступор на все ее слова и действия.

Иногда она по мне скучает.

Пздц. И что мне с этой информацией делать?

Выхожу из подъезда и закуриваю. Назад дороги нет точно. Это просто издевательство над самим собой. Клубок из ошибок неподъемный. Не стоит и пытаться туда лезть пальцами кривыми, иногда еще и дрожащими.

Но так она смотрит... Как же она в глаза мне смотрит каждый раз... Как раньше.

Вдох–выдох. Еще одна глубокая затяжка, чтобы занять себя чем–то. Взбодрить или, напротив, замедлить. По–фи–гу. Лишь бы не так, как сейчас.

Пройдет время и станет легче. Также было, когда родители погибли. Я первые полгода после этого вообще помню плохо. Потом что–то начал соображать потихоньку. Ситуации совершенно разные, но проблема в том, что этот месяц тоже стерся из памяти.

Она когда смотрит на меня вот также преданно, когда ее дыхание при моей близости сбивается, кажется, что можно дать нам еще шанс. Самый последний. Самый–самый, блть, куда–еще–дальше–то–унижаться, последний шанс.

Потом вспоминаю причину разрыва и швыряет в пот.

– Матвей! Эй!

Слышу голос брата и оборачиваюсь. Павел торопливо идет от парковки в мою сторону. Тушу окурок, аккуратно выбрасываю. Он сам курит, но я при нем — нет. Это наше какое–то негласное правило.

– Где Петр?

– Он с Дианой и Юлей наверху. Они там дома чай пьют.

Паша понимает ситуацию мгновенно. Его глаза сужаются, цепко оценивают мое состояние.

– С Юлей? – переспрашивает он. – А, точно, Диана же говорила, что они собирались увидеться. Нормально всё?

– Да. Петр у меня в снег свалился. Порыдал немного, но успокоился. Я не углядел, сорри.

– А с Юлей как вы?

– Нормально. Но больше так не делайте. Или хотя бы предупреждай заранее.

– Диана с ней поговорит, я потом тебе наберу, если что–то важное.

– Не надо.

Паша молчит пару мгновений.

– Ты сейчас куда? Пойдем к нам, пообедаешь? Диана обещала что–то вкусное сварить.

– Не, спасибо, у меня всё есть.

– Кому ты лечишь? Бабуля уже больше месяца не готовит.

– Я сам готовлю. Серьезно, спасибо, но я поеду уже. Правда спешу.

– На завод?

– Да.

Павел качает головой укоризненно. Ему мой план не нравится.

– Всё нормально, я вывожу. Ну может на тройки закрою эту сессию. Но закрою. Серьезно.

– Ладно. Машину надо? – он достает брелок из кармана и протягивает мне.

Ого! Беру, в кулаке прячу поспешно.

– Когда вернуть?

– Когда совесть замучает, – улыбается. – Я приеду завтра к вам с бабулей вечером после работы. Сегодня с семьей хочу вечер провести.

– Без проблем. Спасибо, – киваю я. Хлопаю брата по плечу и иду в сторону машины.

Падаю в «Мурано», завожу еще не успевший до конца остыть движок. Радию включаю, но отчего–то бесит, поэтому выключаю практически сразу же.

Сижу, руль поглаживаю. Приятно, конечно, кожу руками чувствовать. На этом приятное на сегодня заканчивается.

Потому что всё, конец. Больше ничего с Юлей не будет никогда. Не смотреть на нее и со временем успокоится. Павел встретил Диану и втрескался. Я на кого ни посмотрю, они все стремные. Я не понимаю, как втрескиваться, если они не дотягивают.

Мозг как–то неправильно работает, иначе как объяснить, что меня упорно в прошлое тянет.

Да–а, не повезло в том, что моя бывшая – самая красивая девочка на свете.

Чувствую, как кровь к лицу приливает, и нажимаю на кнопку «Двигатель старт». Хватит сопли жевать, пора действовать. Машина трогается, касаюсь ногой педали и усмехаюсь, вдруг вспомнив вытянутое лицо Виктора Арсеньевича, Юлиного папаши, который меня ненавидит.

В ноябре Юля его машину основательно поцарапала, мы с ней ругались, и я тогда взял вину на себя. Юлю домой отправили, я молча стоял, готовясь к последствиям. Виктор Арсеньевич же внезапно произнес: «Серьезно? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты педали перепутал? Я похож на идиота?»

«Я выпил».

«И че?»

Стало неловко. Отступать не привык, поэтому продолжил:

«Ну вам вам же прикольно будет меня прав лишить и ремонт повесить. Энджой. Второго шанса не будет, действуйте».

Он громко расхохотался. После чего произнес: «Ей нужно учиться брать ответственность за свои ошибки на себя. А ты ей в этом упорно, год за годом, мешаешь».

«Она не виновата».

«Тогда не ной».

Страховка всё погасила. Мы же с Виктором Арсеньевичем вместе вышли из участка, он предложил перекусить, а заодно пообщаться. Я согласился.

Взгляд у нее сегодня был напуганный, интересно почему.

Тут же обрываю себя. Не мое дело больше.

Назад дороги нет и не будет. Я просто... сам не понял, как так вышло. Увидел Юлю в подготовительной школе в шестнадцать лет и всё. Просто сразу в один момент, аж дыхание сбилось и волоски дыбом встали. Она ждала подружку у женского туалета и держала в руках две тяжелые сумки с учебниками. От нее будто свет исходил, такая яркая и нежная. Я подошел, она дерзко буркнула, что тут очередь. Я ответил, что на женский туалет не претендую.

Юля сделала вид, что искренне удивилась и отвернулась. Я охренел от такой наглости. Подумал: ну что за выдра! Будет моей теперь.

Она просто... ну не знаю, особенной показалась. Я ей всё прощал — отказы, высокомерные взгляды, насмешки. Воодушевляло то, что с другими также себя вела. Эту крепость нужно было взять любой ценой. Чуть позже, на первом свидании, вообще выяснилось, что она меня тогда не запомнила. И не узнала позже. Не понравился.

Да, я всегда любил ее чуточку больше.

Потом был первый поцелуй. Внутри барабаны долбили и бомбы взрывались, так вкусно и хотелось еще. Через недельку, правда, дошло, что целоваться мне предстоит еще много–много месяцев, на большее Юля была несогласна категорически. И поцелуи уже не так радовали.