Вероятно, не существовало дресс-кода для распада брака. Халат вполне подойдет. В конце концов, это не даст им убежать из дома в приступе ярости. Или, может быть, нет. В этот момент ей хотелось быть где угодно, только не здесь.

— Мы оба были несчастливы, — резко сказал он ей. — Ты не можешь этого отрицать.

О, ей хотелось. Ей хотелось поклясться, что ее жизнь была превосходной. Это сделало бы его ответственным за мгновенный коллапс. Вместо этого она осознала, что сражалась с постоянным разочарованием, постепенно опускаясь все ниже, и разочарование все нарастало, и ей было достаточно легко игнорировать это, пока несчастье с конским хвостом не отразилось в зеркале.

— Я не стану этого отрицать, — сказала она, — пока ты не станешь отрицать, что ты выбрал один из худших способов выразить свое несчастье.

Он не отрицал. Он действовал так, словно она вообще ничего не говорила.

— Я не просил о том, чтобы заболеть. Ты не просила себе мужа с такой болезнью. Но это случилось, Сара, и это испортило все.

— Нет, это ты испортил все.

Он сузил глаза, холодный и такой привлекательный.

— Когда я был болен, когда все обстояло наихудшим образом, это изменило нас. Мы больше не муж и жена. Мы просто вроде… родителя и ребенка. Я не мог этого вынести. Когда я с тобой, чувствую себя парнем, больным раком.

Ее живот свело, и на мгновение она сфокусировала всю свою горечь на болезни. Это была правда, рак и его лечение забрали у него достоинство, сделали его беспомощным. Однако теперь он не был беспомощным, напомнила она себе.

— Это позади, — заявила она. — Мы должны научиться снова быть мужем и женой. Я не знаю, как насчет тебя, но я работаю как раз над этим. Очевидно, ты тоже решил снова почувствовать себя мужчиной, только без жены.

Неожиданно он ядовито посмотрел на нее.

— Ты провела последние годы в попытках забеременеть, — возразил он, — с моей помощью или без нее.

— Но ты говорил мне, с того момента, как мы обручились, как сильно хочешь детей, — напомнила она.

— Но это никогда не принимало форму одержимости, — сказал он.

— А у меня приняло?

Он зло рассмеялся.

— Давай посмотрим. Давай просто посмотрим.

Пройдя мимо нее, он вышел из комнаты и пошел в большую комнату, переделанную в гардеробную с зеркалами. Чувствуя тошноту, она последовала за ним. Он сорвал со стены календарь и швырнул его на пол.

— Календарь твоей овуляции.

Он перешел к другой стене.

— Карта температуры.

Он сорвал ее со стены и бросил на пол, затем перешел к туалетному столику.

— Здесь ты держишь свои термометры — смотри, у тебя по одному для каждого отверстия — и таблетки для беременности. Я полагаю, твоим следующим шагом будет установление веб-камеры в спальне, чтобы ты могла записывать тот самый момент, когда наступает время моей роли. Кажется, так делают на конюшнях?

— Ты говоришь просто абсурдные вещи, — сказала она ему. Ее щеки вспыхнули от унижения. «Защищайся», — подумала она. И сразу поняла, что это не ее работа. — Я изменила ради тебя всю свою жизнь. Как ты можешь говорить, что я забыла, что у меня есть муж?

— Ты права. Ты не забывала. Когда приходит время оплодотворять яйцо, ты требуешь представления, и неудача — это не главное. Разве ты не видишь, что меня охватывает тревога всякий раз, когда ты ко мне с этим обращаешься?

— Обращаюсь к тебе? Значит, ты так это видишь?

— Боже правый, ничего удивительного, что я не могу сделать это для тебя. Но я должен делать это, Сара. Ты не позволяешь себя остановить. К чему беспокоиться о муже, когда у тебя запас спермы на целую жизнь?

— Пойти в клинику было твоей идеей. Ты сидел там и держал меня за руку, месяц за месяцем.

— Потому что я думал, это избавит меня от тебя.

О боже. Она пыталась быть для него сексуальной. Желанной. Понимающей.

— Почему ты ничего не сказал?

— Это бы ничего не изменило, и ты это знаешь. Послушай, Сара, — сказал он, и гнев пылал в его голосе. — Может быть, я тот, кто сбился с пути…

— Я бы сказала — точно, а не может быть.

— Такие вещи не происходят в вакууме.

— Нет, они происходят в наполовину законченных домах. — Она чувствовала, словно ее ударили, и конца этому не было, не было законов, чтобы защитить ее от агонии, от унижения, от чувства холодной жестокости. Она издала горький звук, не вполне смех. — Полагаю, я знаю, куда делалась твоя эрекция. Я гадала куда. И разве это понравится твоим клиентам? Знать, что их дом использовали для того, чтобы ты трахал конюшенную девчонку.

— Мими не…

— Прекрати. — Она подняла руку, чтобы остановить его. — Не говори мне, что она не конюшенная девчонка, не шлюха, не разрушительница семьи. Не говори мне, что она Роберт Трент Джонс в дизайне арен. Не говори мне, какая она ласковая и понимающая.

— Почему? Потому что ты собираешься сказать мне, что ты понимаешь? Новая кровь — игра жеребца с кобылой — это еще не измена. Может быть, если бы ты была на ее месте… мы бы зачали новую жизнь.

— О, если бы ты была на ее месте, — сказала она. — Это классика. В любом случае ты мог прийти ко мне, поговорить об этом. Но я полагаю, тебе легче обвинять меня в своем выборе.

— Ну хорошо, я вижу, ты не готова осознать свою роль в этом деле.

— Мою роль? У меня есть роль? О боже. Ну, знаешь что? Я сейчас в центре сцены.

Он склонил голову.

— Отлично. Продолжай. Позволь мне насладиться этим. Не останавливайся на том, чтобы сокрушить «лексусом» почтовый ящик. Сделай самое худшее.

— Это твоя специальность. — Она парировала, зло польщенная, что он упомянул «лексус». — Что может быть хуже того, с чем я столкнулась вчера?

На мгновение Джек замолчал. Затем он сказал:

— Мне жаль.

Ну вот, подумала она, готовая вздохнуть с облегчением. В конце концов, небольшая сцена раскаяния.

Шагая по разбросанным по полу вещам, он прошел в главную комнату, руки засунуты в карманы халата.

— Сара, — продолжал он. — Мне жаль, что ты все так обнаружила. Что я не сказал тебе об этом раньше.

Обнаружила… сказал об этом… Минутку, подумала она. Это должны были быть извинения, разрешение кризиса. Фаза «мы сможем с этим справиться». Вместо этого он говорит ей, что это не было аномалией, минутным помрачением. Это продолжалось некоторое время. Живот Сары свело.

— Сказал мне что?

Он повернулся и посмотрел ей в глаза:

— Я хочу развестись.

«Поздравляю, — подумала она, заставляя себя выдержать его взгляд. — Ты только что пережила техничный нокаут». Но каким-то образом она удержалась на ногах. И все еще была спокойна.