Перед мысленным взором Наташи возник черно-белый портрет какого-то седого маразматика, вывешенный над письменным столом Виталия. Неприятная личность. Лохмы стоят дыбом, глаза выпучены, язык высунут. Шутник. Они все заправские шутники, эти ученые. Их жены маются от скуки, а им и горя нет.

Черно-белая фотография сменилась цветной, затем они замелькали одна за другой, как на страницах перелистываемого альбома. Повсюду был изображен сын Верещагиных: совсем еще крохотный, годовалый, трехлетний, в костюмчике первоклашки, на велосипеде, на даче, за компьютером, с мамой и папой, с дедушками и бабушками…

А вот Степушка отмечает свой восьмой день рождения, приготовившись задувать свечи на торте…

А вот он на фоне новогодней елки, уже одиннадцатилетний, с бокалом шампанского, которое, впрочем, ему разрешили лишь пригубить…

И этой весной, при мобильнике – насупленный подросток четырнадцати лет, сперва обрадовавшийся подарку, а потом представивший себе, как он будет выглядеть с этой дешевкой рядом с одноклассниками из состоятельных семей, помрачневший…

Конечно, большое вам спасибо, дорогие родители, но труба голимая, с ней стыдно на людях показываться…

Стоп! Наташа ущипнула себя за локоть, обрывая поток разыгравшегося воображения. Она ни в чем не виновата перед сыном. Взрослые имеют право на личную жизнь. Пусть даже эта взрослая жизнь порой получается не такой, о которой можно рассказывать детям. Но Степушка ничего не узнает. Его непутевая мама перебесится и вернется домой прежней: веселой, милой, ласковой. А сегодня – ее день. Ее ночь. Ее короткое женское счастье.

Извини, сынок, но тебя это абсолютно не касается, так что не смей портить мне праздник!

Образ Степушки потускнел и расплылся. Наташа раздраженно захлопнула дверь кабинки и, ополаскивая руки под краном, машинально зачерпнула пригоршню воды.

Она оказалась солоноватая. Извечная проблема египтян. Фирменная минералка в бутылках стоит дорого и часто оказывается на поверку поддельной. В Каире бойко торгуют обычной водопроводной водой, торгуют кое-как опресненной водой морской, наполняют цистерны из Нила, вручную катают по улицам баки. Тонна пресной воды для бытовых нужд стоит около трех долларов, как килограмм телятины. Немалые деньги для среднестатистического жителя Египта, получающего двадцать баксов в месяц.

В общем, все относительно, как любит приговаривать Виталий, почему-то поглядывая при этом на портрет своего ученого кумира. Цитирует чужое изречение, наверное. Нет чтобы самому придумать что-нибудь умное, тянущее если не на Нобелевскую премию, то хоть на государственную. Боже, как надоело сводить концы с концами! Постоянно отказывать себе в чем-то, завидовать бабам из телевизора, мечтать о волшебных переменах и знать, что они никогда не произойдут. А ведь годы летят – не остановишь.

Подкрашивая губы, Наташа снова полюбовалась собой в зеркале. Макияж макияжем, а складки у носа и пообвисшие щеки никуда не исчезают. С каждым годом отметины времени становятся все заметней, все красноречивей.

Единственный способ задержать увядание – вести активную половую жизнь, а в этом деле Виталий не помощник. В позапрошлом году Наташу ублажал турок, минувшим летом это был болгарин, а теперь пришел черед араба. Настоящий интернационал. Любовники всех стран, соединяйтесь!

Наградив себя в зеркале кривой усмешкой, Наташа покинула туалет и направилась к Ахмеду с решительным видом. От предвкушения близости звенело в ушах. Сознание собственной порочности и доступности пьянило сильнее любого шампанского.

Кто сказал, что вознесшийся высоко низко падает? Спросите об этом у женщин, и они скажут, что в любви все происходит с точностью до наоборот.

Наташа посмотрела Ахмеду в глаза и многообещающе улыбнулась.

– Я готова, – доложила она.

Это был тот редкий случай, когда она могла позволить себе быть предельно откровенной.

* * *

В лунном свете изваяние Мухаммеда Али на площади казалось отлитым из серебра. Средневековые башни и стены создавали сказочную атмосферу «Тысячи и одной ночи». Припаркованные близ ресторана автомобили утопали в чернильной тени, отбрасываемой мечетью Сейида Зейнаб. Прибывающих и отъезжающих сопровождали босоногие парковщики с самодельными медными бляхами на груди. «Бакшиш, бакшиш», – верещали они, если кто-нибудь медлил с оплатой их сомнительных услуг. Их зубы сверкали в темноте.

За ними рассеянно наблюдали двое иностранцев, приехавших сюда вовсе не ради экзотического ужина и восточных танцев. Несмотря на распахнутые двери, в машине было душновато. Приемник мужчины не включали. Оба были одеты в разноцветные, но однотипные ти-шорты, стилизованные под просторные арабские рубахи. Сандалии на них тоже почти не отличались друг от друга. Было ясно, что мужчины вместе прошлись по местным магазинам. Услышав их речь, можно было с уверенностью сказать, что это американцы.

Так оно и было. Сидящих в автомобиле мужчин звали Броуди и Стейбл. Они прибыли в Каир из Соединенных Штатов. Обувь и одежда приобретались еще пару недель назад, но нарядиться в обновки довелось только нынешним вечером. Мужчины даже фотоаппараты прихватили, чтобы подчеркнуть свой туристический имидж. Правда, снимать им было некого и нечего. Они ограничивались тем, что убивали время, пялясь на горластых парковщиков.

– Помахал несколько секунд руками – получил деньги, – прокомментировал Броуди, барабаня пальцами по рулю. – Хорошая работенка.

– И ты подыщи себе такую, – предложил Стейбл, меланхолично жуя зубочистку.

– Я бы с удовольствием, лейтенант, но привык иметь крышу над головой.

Броуди закончил фразу невнятным фырканьем. Он все еще находился под впечатлением от увиденного в Каире. О май гад! Большинство здешних домов не имело крыш! Их заменяло щетинистое переплетение ржавой арматуры. Ленивые и томные, под стать своей музыке, египтяне достраивали этажи по мере прибавления потомства и статей доходов. Среди них американцы чувствовали себя акулами, запущенными в сонное болото. Скучно, грязно и душно от постоянной нехватки кислорода. Вместо него в воздухе витают запахи муската и мускуса, кардамона и кофе, гашиша, разогретого асфальта, паленой резины, свежей зелени, тухлого мяса. Непередаваемый аромат. Густой и насыщенный, как туземная похлебка.

Броуди судорожно зевнул.

– Скоро они сговорятся? – спросил он.

– Думаю, уже сговорились, – ответил Стейбл, сверившись с пыленепроницаемыми часами, полученными перед выездом в страну песчаных бурь. – Осечки не будет. Мы целый год наблюдали за женой Верещагина и хорошо изучили ее повадки.

– По крайней мере, в ближайшее время он может не опасаться супружеской измены, – ухмыльнулся Броуди.

– Не уверен.

– Разве арабам, которые умыкнут Наташу, не велено обращаться с ней бережно?

– На первом этапе – да, – подтвердил Стейбл. – Однако впоследствии могут потребоваться эффективные методы воздействия.