в деле, вероятней всего, только три броненосных крейсера Камимуры и бронепалубная мелочь. «Адзуму» мы потопили близ Хоккайдо. Отобьётесь, если что! Большую угрозу вижу от миноносцев. Этой ночью вряд ли стоит их ждать, но уже завтра озаботьтесь противоминными сетями и службой брандвахты. Впрочем, и сейчас сии меры обязательны. Оставлю вам «Палладу», «Ослябю», и надеюсь, наши миноносники к утру вернутся.

– Зиновий Петрович, – нашёл свои возражения Бэр, – но это как минимум не практично! Дайте нам время, обещаю, машины приведут в порядок! В конце концов, мы уже сплаванные… опять же, на «Ослябе» радиостанция.

– Хорошо, – попустил немного Рожественский.

Как бы он ни торопился нанести нежданный визит на Эллиоты, не дав японцам отреагировать и вообще провести рокировку, перебросив к Порт-Артуру, например, крейсера Камимуры, вопрос с этими самыми броненосными крейсерами ещё оставался. Сумел ли Камимура перехватить и навязать бой Владивостокскому отряду, который согласно планам в том числе должен был совершить переход к Квельпарту? Если – да, то дело могло повернуться дурным боком.

Если быть честным, Зиновий Петрович больше желал увидеть «владивостокцев» в неповреждённом виде в своём подчинении!

Правда, новость о гибели «Рюрика» у берегов Камчатки вносила неприятные коррективы в расчёты. И всё же…

И всё же он решил немного выждать и выступить не срочно… назавтра!

Утренним туманом или крайним сроком вечерними сумерками.

– Что там у Бэра? Ещё раз уточните…

– У Бэра кое-где потрепало дополнительное блиндирование в оконечностях, – докладывал Коломейцев, – дыры в трубах и дефлекторах залатают… да, как и у нас на «Суворове».

– А горел?..

– Не без того, но в основном выгорела новая краска. Перелицуют! Тем более что мне всё равно камуфляж «Осляби» не нравился. Рисунок надо делать более крупными фрагментами, тогда…

– Сейчас это дело восьмое, – отмахнулся адмирал, – дальше!

– «Маньчжурия» молчит, боюсь, что…

– Дальше!

– С «Воронежа» выгружают снаряды, весь уголь и всё ремонтное хозяйство. Океанской зыбью его развернуло лагом к берегу, ударив о рифы, повредив винты и руль. Теперь или бросать, или, облегчив, с приливом снять с мели и отбуксировать.

– Это уже головная боль Матусевича, – уставший мозг адмирала сужал внимание только на главном, – но лучше отвести его в Циндао, в Артуре на постановку в доки будет очередь. Дальше!

– Да, собственно, всё. Нам «Рион» с угольщиками можно не ждать. До Артура хватит и ещё останется. «Владивостокцев» бы дождаться…

– Да, по оговоренным срокам должны уж быть, – кивнул тяжёлой головой Зиновий Петрович, – и ладно! Я покуда к себе. Отдохну. Будить только… сами понимаете.

– Так точно, ваше высокопревосходительство.

– Хотя… – уже в дверях остановился адмирал, – выступим всё же к завтрашнему вечеру. Можете обрадовать Бэра – у него на ремонт почитай целые сутки. А то напорют его механики в спешке, охромеет в самый неподходящий…

* * *

Когда вторыми склянками за полночь прорезался телеграф с «Маньчжурии» (объявилась-таки!), с «Суворова» отбили «квитанцию», чтобы оставались в дрейфе и к месту подходили уже, как будет светать.

Брандвахте в непроглядной тьме уже дважды мерещились вражеские миноносцы – люди дёргались, едва не срывались на пальбу, но по эскадре был строгий приказ «соблюдать полное затемнение и попусту себя не демаскировать». Даже внешние ремонтные работы были прекращены.

Измаявшаяся обслуга провела всю ночь у орудий, так и не посмев открыть огонь в неизвестность.

С рассветом пришло радостное пополнение!

Только забрезжило – появились с востока «владивостокцы», сопровождаемые… ну, надо ж (!), миноносцами под брейд-вымпелом кавторанга Елисеева, каким-то символичным единением, почти случайно встретившись в море.

И не так важно, что эта случайность объяснялась одним логичным курсовым направлением. Символичность преобладала!

По такому событию рында била хуже, чем орал горластый дурной деревенский петух, окончательно вырвав командующего из сна.

Зиновий Петрович, отщёлкнув крышку часов, уже и сам, понимая, что его пощадили, не тревожа до последнего, всё ж ругнулся – пора вставать. В нетерпеливой побудке, умывшись, побрившись, томимый нетерпением, слушал ординарца, который тараторил обо всём, что знал.

Утром после вчерашнего нашёл туман, но бриз – переменчивое дитя берега и моря – порвал его на лоскуты, развеяв, и теперь теребил, шевелил, трепал волосы, встретив ореолом восходящего солнца.

Что-то было радостное во всём этом природном явлении.

И представшая картина, в конце концов, была впечатляюща!

Телеграф, конечно, заранее предупредил о прибытии, и народ – экипажи, моряки – высыпал на палубы, не смолкая долгим «ура».

Крейсера подходили как на параде, трепеща гирляндами сигнальных флажков!

Скопище кораблей… Хотя «скопище» сказать неправильно – все суда расставлены согласно порядку и плану, и пусть все броненосцы несли на себе в той или иной степени следы недавних битв, а «Пересвет» был совсем жалок со сбитыми мачтами (мужчин шрамы только украшают), – столько кораблей в одном месте это сила-силища.

Крейсера только бросали якоря, как на горизонте появились, быстро вырастая, дымы.

Вскоре разглядев одинокую «собачку», двинули на перехват «Богатырь».

Японцы, едва опознав его, тут же развернулись и полным ходом растаяли в дымке.

– Ночью ждите гостей, – заметил Матусевичу Коломейцев и посоветовал: – Рекомендую загодя на берег отправить команду – развести пятью верстами в стороне демаскирующие огни. Японцы могут клюнуть на такую обманку.

Владивостокский отряд привёл Иессен, доложившись Рожественскому.

– А что ж Дубасов? – встречно спросил командующий.

– Приболел-с. Довели Фёдор Васильевича интенданты и портовые чинуши.

* * *

С приходом Владивостокского отряда крейсерское охранение стало более плотным. Однако японские разведчики в течение дня появлялись лишь дважды, а помня о двадцати четырёх узлах «Богатыря», близко подходить не осмеливались, минимум удовлетворившись пересчётом вымпелов русской эскадры.

Ещё в три пополудни Бэр отрапортовал, что его «Ослябя» в строю.

Немного погодя «Рион» благополучно «отстучал», что на подходе с угольщиками.

Рожественский с флагманскими офицерами основательно засел за проработку операций у Ляодуна, выудив ещё один «рояль» от «ямаловцев» – карту Эллиотов с подробными планами японских минных постановок.

Как и было решено, с наступлением сумерек вновь сформированная эскадра выступила.

Четыре броненосца, два крейсерских отряда (Рожественский оставил «Аскольд» и «Новик» за Рейценштейном), вспомогательные «Рион» и «Маньчжурия». Прихватили с собой и один из немецких угольщиков.

Уходили в молчании, без огней (нечего японцам знать), поотрядно покидая место.

С видом на Темзу

– Ваше величество…

– Без формальностей, Джеки, мы уж не в парламенте, – Эдуард под номером VII попытался терпеливо смягчить напор Фишера.

Закрытый экипаж, отъехав от правительственных зданий, мягко поскрипывал рессорами и кожаными сиденьями. Через приоткрытый бархат оконной шторки вливался сырой лондонский воздух, перемешанный с запахами печных труб, риголена и конского навоза[11].

Догадавшись, а скорее почувствовав по короткой экспрессии, что первый лорд