От обиды щиплет в глазах, и я шмыгаю носом.

Он думал о себе… поэтому у меня не получалось!

Чувство неполноценности порождает новый прилив слёз к глазам. Зло утерев их ладонью, падаю на шезлонг лицом вниз. Всхлипываю и скулю, задаваясь всякими вопросами.

Я настолько ужасна?

Пошёл ты, Егор...

Натянув на голову шляпу, прячусь от всего мира. Хочу побыть одна. Только наедине с самой собой. Когда от слёз остаётся лишь противный стук в виске, закрываю глаза и делаю то, чего отчаянно требует моя опустевшая голова, — сплю.

* * *

Я плавлюсь. Как кусок сливочного масла на сковородке. Слышу приглушённые звуки быстрых шагов и поднимаю тяжёлые веки. В поле моего зрения возникают кеды очень уверенного мужского размера, от белизны которых слепит глаза. Сдвинув с лица шляпу, пробираюсь глазами вверх. По брюкам песочного цвета с аккуратно и многообещающе выпирающей ширинкой, по коричневому кожаному ремню вокруг плоского живота и голубой, застёгнутой до самой последней пуговицы рубашке. Длинные рукава закатаны до локтей, являя миру жилистые предплечья, одно из которых забито татуировками.

Сдвинув шляпу ещё на сантиметр, позволяю себе взглянуть в лицо Фёдору Немцеву. Ведь он же Немцев? На его лице трапециевидные “рейбаны”, которые дополняют образ.

Какого чёрта он так одет?

Когда я проверяла в последний раз, мой телефон показывал тридцать пять градусов тепла.

Мой телефон...

Эта мысль запускает цепную реакцию в голове, и она грозится лопнуть от воспоминаний двухчасовой давности. И Фёдор Немцев в них абсолютный антигерой, как и… все мужики, переступившие порог пубертатного периода. Разумеется, за некоторыми исключениями. Мой отец никогда не вёл себя с женщинами как скотина. Я в этом просто не сомневаюсь! Мой отец самый лучший мужчина на свете. Я про того отца, который воспитывает меня с шести лет, а не того, который поделился с моей матерью своим генетическим материалом, в результате чего период сдачи школьных выпускных экзаменов она провела в роддоме. В шестнадцать лет я узнала о контрацепции больше, чем о своих месячных.

Моя семья никогда не упрекала меня в том, что меня слишком много.

Может быть, они умалчивали?

Меня снова топят обида и неуверенность в себе, с которой ещё сегодня утром я практически не была знакома, теперь же она засела где-то на подкорке.

— Чего тебе? — спрашиваю резко, принимая вертикальное положение и собирая разбросанные вокруг шезлонга вещи.

Свою книгу, свой сарафан и свою шляпу. Быстро натянув сарафан поверх купальника, встаю, не собираясь любезничать.

Сейчас, когда я босая, мне приходится задрать подбородок, чтобы посмотреть в его грубо сколоченное, очень своеобразное лицо. За стёклами очков я не вижу глаз. Понятия не имею, куда он смотрит. И знать не хочу. Пусть разглядывает свою девушку.

— Это твой? — спрашивает, возвышаясь надо мной и вертя в руках мой безжизненный телефон, с которого на плитку капает вода.

На фоне загорелых пальцев коротко подстриженные ногти выглядят практически белыми. Тембр его голоса снова резонирует с моими внутренностями, и я вроде как уже к этому привыкла.

Чёрт знает, как он достал мой телефон из бассейна. Совершенно точно для этого ему не пришлось туда нырять. Я не могу не отметить, что садовник совершенно сухой, и этот “кежуальный” стиль на его подтянутом тренированном теле смотрится как родной и вообще ему идёт.

— Да. — Выхватываю гаджет. — Уронила.

— В центр бассейна? — Складывает на груди руки.

— Да, в центр бассейна. — Обхожу его по дуге, чтобы надеть шлепки.

Повернув вслед за мной голову, бормочет:

— Ты что, плакала?

Натягиваю шляпу пониже и вешаю на нос очки, бросая:

— Не понимаю, о чём ты.

— У тебя лицо опухло, — замечает тихо.

— Ну ты урюк! — Вгоняю ноги в свои сланцы, словно они виноваты в том, что родственник Немцевых назвал меня опухшей.

— Кхм… кто? — переспрашивает с любопытством.

— Сушёный абрикос, — расшифровываю ему, поднимая голову.

Кажется, сейчас я второй раз в жизни услышу его смех, потому что его губы подрагивают. Очень сильно, а потом я и вовсе вижу край его белых ровных зубов.

Улыбки ему идут. Ну и ладно.

— Хм, понятно... — откашливается, давя улыбку так, будто она в этом регионе вне закона.

— Ничего тебе не понятно, — поджимаю губы и бью его в плечо томиком Стендаля. — Ты вчера меня бросил. Меня могли изнасиловать.

Его густые широкие брови хмурятся под рамками очков. Он соображает так усиленно, будто решает головоломку!

— В посёлке? — уточняет в некотором изумлении.

— Да, в поселке, — цежу я.

Молчит секунду, продолжая хмурить брови, а потом замечает:

— Это маловероятно.

— То есть такое возможно? — тут же нахожусь я.

Ещё одна пауза. Значительно длиннее предыдущей, после которой этот мыслитель твёрдо произносит:

— Нет.

— Уверен? — спрашиваю с нажимом, потому что никто не может быть уверен в таком на все сто процентов!

Подумав ещё немного, так же безапелляционно замечает:

— Да.

Звучит так непреложно, будто разговор окончен. Об этом же мне толкуют его напряжённые скулы и губы. Просто поразительно! Он будто немым кино велит мне не спорить.

Развернувшись на пятках, направляюсь к дому только потому, что я сказала всё, что хотела.

Для большего эффекта внезапно замираю и, обернувшись через плечо, бросаю:

— В общем, мне больше не нужен гид. Ты уволен.

Час спустя приходит осознание, что без телефона я как без рук. Уверена, нас таких легион.

Я погорячилась. Но я вообще импульсивная!

Делаю скорбное лицо, подставляя его холодным каплям воды.

В нём же всё! Связь с внешним миром, друзьями, зависающими в Эмиратах родителями, а также результаты моей деятельности длиной в два года: заметки для курсовых, статьи и записи моих корявых интервью, важные списки и списки списков, которые я активно веду в последнее время. А ещё там мегабайты фотографий с... Егором.

— Много чести… — со злостью выкручиваю краны, выключая душ.

Их нужно срочно уничтожить.

Я… не хочу их видеть.

Убрать из облака, и из инстаграма тоже, как и номера всех его телефонов. Я не стану с ним связываться. Ни за что и никогда, но я не сомневаюсь в том, что мы встретимся в августе. На дне рождения его сестры. Потому что она позовёт, а я… пойду!

Выхожу из душа и, схватив расческу, провожу по мокрым волосам, предвкушая эту встречу. Я даже не поленюсь сделать профессиональный мейкап. И стряхну со своей задницы пару килограмм, чтобы влезть во что-нибудь очень узкое и сексапильное.