— Игорь Павлович Замятин, — представился тот. — Где нам будет удобнее поговорить?

— Пойдемте на кухню. Я сварю нам кофе.

— О, это будет кстати, — оживился Замятин. Судя по помятой физиономии, он мало спал этой ночью. И выглядел так же паршиво, как и Маша. Пожалуй, они были похожи, только она блондинка, а он рыжий. — Вы с кем живете, могу я узнать? — спросил он, наклонившись для того, чтобы расшнуровать кроссовки.

— Одна… С некоторых пор.

— С каких, если не секрет?

— Да какое это имеет значение? — вспылила Маша. На свежую рану соль сыпет!

— И все же ответьте, — он попросил, не потребовал, и все же напомнил о том, с кем Маша разговаривает: — Я представитель органов и если задаю вопрос, то не из праздного любопытства.

— Мой гражданский муж ушел от меня вчера. — И дернула подбородком в сторону связки ключей, оставленных Колей.

— Вы, наверное, когда звонок прозвенел, подумали, что он вернулся, — проницательно заметил опер.

Маша оставила этот комментарий без внимания и повела Замятина в кухню.

— Присаживайтесь, — сказала она. — А я займусь кофе.

Опер тут же плюхнулся на стул. Стул был крутящимся, и Замятин начал играться, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую. Машу это раздражало, но больше раздражало то, что ей не говорят, что нужно полиции от ее скромной и далеко не криминальной персоны. И она решила это выяснить:

— Не пора ли сказать, зачем вы явились ко мне?

— Вы правы — пора. Меня интересует ваш гражданский муж. Гладков Николай.

— Он что-то натворил?

— А что, был способен на это?

Мария резко повернулась, едва не снеся локтем поставленную на плиту турку.

— Перестаньте меня прощупывать! — воскликнула она. — Иначе я попрошу вас уйти. А если вы этого не сделаете, позвоню куда следует.

— Тете-прокурору? Я в курсе, что у вас железобетонные родственные связи. Впрочем, как и все в моем отделе. Никто не хотел с вами связываться, я оказался самым смелым. Кстати, тетка ваша в отпуске. Загорает на Мальдивах вторую неделю. Не знали?

— Знала, я отвозила ее в аэропорт, — Маша начала терять терпение. — Итак? Что случилось?

— Убит ваш гражданский муж, и вы первая подозреваемая.

Мария услышала шипение за своей спиной. Это кофе, вскипев, выплеснулось из турки. Но она этого не понимала. Как и значения фразы, произнесенной полицейским.

— Повторите, пожалуйста, что вы сейчас сказали? — попросила она.

Замятин встал, сделал несколько шагов по направлению к Маше и протянул руку. Она отпрянула. Но полицейский не хотел ее касаться, только лишь выключить газ.

— Николай Гладков скончался вчера вечером между девятью и десятью часами от черепно-мозговых травм. Ему было нанесено три удара по голове тупым предметом, предположительно металлической трубкой, являющейся частью детской спортивной стенки.

Маша выслушала эту тираду. Потом хохотнула:

— Да это не Коля!

— Нет, это совершенно определенно он. При нем были документы. Но поскольку он прописан в другом городе, нам потребовалось время, чтобы узнать, где он проживал.

— Нет, вы ошибаетесь. Это не может быть он.

— Вам показать посмертное фото?

— Да, покажите, потому что я не верю…

Полицейский достал из кармана телефон и, сделав пальцем пару движений по экрану, продемонстрировал Маше картинку.

Едва взглянув на фото, она сразу поняла — это Коля. Коля лежит на асфальте в луже собственной крови. С широко открытым ртом и одним закрытым глазом. Не похожий на самого себя. Но Маша знала, что люди после смерти становятся совсем другими. Душа ли это выходит из них или просто организм, переставая работать, застывает и тело становится не тем, чем было раньше. Но люди кардинально меняются. Хоть и остаются узнаваемыми.

— Так, только не падать, — услышала она голос, звучащий как будто сквозь вату, и поняла, что находится на грани обморока. — Спокойно, Мария. Дышите.

Она послушно набрала полные легкие воздуха, но исторгнуть его не смогла, закашлялась.

— А плакать — это нормально. Плачьте.

Маша даже не понимала, что она делает. Ей казалось, давится воздухом. А оказалось — плачет.

Замятин усадил ее. Дал воды. Маша не хотела пить, вертела головой, но пришлось подчиниться.

— Почему я первая подозреваемая? — выдохнула она, с трудом сделав глоток.

— Ну, вы же сами сказали, что он от вас вчера ушел. Вы могли догнать и отомстить за предательство.

— А вы сказали, что я, услышав звонок в дверь, подумала, будто это он вернулся. Вы непоследовательны.

— Молодец вы, — улыбнулся полицейский. — Трезво мыслите даже в такой ситуации… И держитесь хорошо. Да, я не думаю, что вы убили Николая. Но это только мое мнение. Я верю чутью. Но вам бы алиби обзавестись. Что вы делали вчера вечером? Между девятью и десятью часами?

— Плакала.

— Никуда из дома не выходили?

— Нет.

— Это хорошо. У вас камеры в подъездах, значит, будет алиби. — Он прошел к плите и посмотрел на обгоревшую турку. — Можно я остатки кофе себе налью? Всю ночь не спал, вырубаюсь. — Маша кивнула. — Почему от вас ушел муж?

— Другую полюбил.

— Кого?

— Не знаю. Так сказал и ушел.

— Во сколько это было?

— В двадцать часов. Плюс-минус…

— Что при нем было?

— Небольшой чемодан и сумка с ноутбуком. Еще, разумеется, телефон, кошелек, ключи от машины.

— Все это мы обнаружили. Телефон, кошелек и ключи при нем. Чемодан и сумка в машине. Машина нашлась на ближайшей к месту преступления стоянке.

— То есть он отнес вещи в автомобиль, но не уехал, а направился обратно к дому? — И с надеждой: — Значит, он передумал?

Опер тяжело вздохнул. Было видно, что он так не думает, но не хочет еще больше расстраивать травмированную женщину.

— Если вам хочется в это верить, то ради бога, — пробормотал он.

— Но как же еще это объяснить?

— По-разному. Например, что-то забыл. Или вообще не собирался возвращаться к «мавзолею», а направлялся в другое место. Дворы старые, проходные. Через них удобно срезать путь.

— Да, вы правы. Ведь если он передумал бы, то вернулся с чемоданом и сумкой. — Маша всхлипнула. Но плакать себе не позволила. Потом поревет, когда полицейский покинет ее квартиру. — У вас есть еще ко мне вопросы?

— Да, несколько. У Николая были враги?

— Нет. Он был хорошим человеком и отлично ладил со всеми.