– Я провожу тебя, – сказал Оддбранд Наследство. – Хирдманы Лейрингов, как и хозяева, пьяны с утра. Лучше, если с тобой будет надежный человек.

Фрейвид со всеми вошел в дом, а Ингвильда помедлила, делая вид, что собирается войти в дверь полуземлянки, а потом поспешно завернула за угол. Ее не пугало то, что Оддбранд станет свидетелем свидания: обладая независимым нравом, он и за всеми остальными признавал право решать свою судьбу по-своему. Вздумай йомфру* бежать из дома с тем же Хродмаром, Оддбранд и не подумал бы им мешать.

Может быть, Оддбранд удивился, что дочь хёвдинга выбрала такой странный путь в девичью, но ничего не сказал. Даже увидев, что она миновала двери отхожего места и завернула за угол длинной бревенчатой постройки, он оставался невозмутим. Между задней стеной отхожего места и земляной стеной усадьбы имелось пространство шага в два шириной, заваленное мелким мусором. Земля была порядком утоптана: должно быть, Ингвильда не первой придумала использовать этот закоулок для свидания без посторонних глаз. Оддбранд встал возле угла постройки и упер руки в бока, всем видом выражая намерение никого сюда не пустить.

Место было не слишком приятное, да и от стены отхожего места тянуло запахом, с которым мирятся только по суровой необходимости. Ингвильда нетерпеливо переступала с ноги на ногу, беспокойно обхватив себя за плечи, и гадала, долго ли ей придется ждать. Каждое мгновение тянулось долго и мучительно: ее унижали это место, и скрытность этой встречи, и все то, что ей предстояло сказать Вильмунду. А если кто-то увидит ее здесь? Она не сомневалась, что Вильмунд охотно придет на ее зов, но скоро ли Бломма сможет его разыскать?

– Я вижу сына конунга, – спокойно обронил Оддбранд, не оборачиваясь. – Не его ли ты ждешь?

– Да, его! – с облегчением воскликнула Ингвильда.

– Значит, я его пропущу, – отметил Оддбранд. – Хотя мне казалось, что уже на днях у вас появится сколько угодно времени для бесед наедине.

Ингвильда не ответила. Хирдман посторонился, и в закуток шагнул Вильмунд. Легкое недоумение на его лице при виде Ингвильды сменилось радостью, и он шагнул к ней, протягивая руки.

– Я не очень-то поверил! – обрадованно воскликнул он. – С какой стати тебе было звать меня в такое место? Но все равно я так рад!

Ингвильда попыталась уклониться, но Вильмунд крепко обнял ее и поцеловал, не замечая того, что она уперлась руками ему в грудь. Он, как видно, уже обо всем знал и обращался с ней как со своей собственностью. Сейчас Ингвильда могла бы подумать, что разлука и перемены сказались на нем не лучшим образом: перестав робеть перед ней, Вильмунд оказался очень сильным. Раньше, живя у Фрейвида, он не позволял себе такой настойчивости. Как видно, месяцы похода наградили его опытом и такого рода тоже.

– Пусти! – сначала просительно, потом сердито воскликнула Ингвильда, отворачивая лицо, но Вильмунд не слушал и горячо целовал ей шею и щеку, пытаясь добраться до губ. – Пусти же! – повторила Ингвильда и даже ударила его сжатым кулаком по плечу.

Эти непрошеные знаки любви показались ей нелепыми и унизительными. Мелькнула беспокойная мысль – а что же будет потом? При виде радости Вильмунда ей стало еще более стыдно и неловко. Она вспомнила, как давно он мечтал о женитьбе на ней, и вдруг поняла, до чего глупо было с ее стороны надеяться найти в нем союзника. Да он же просто счастлив, что их хотят поженить!

Но раз уж она пришла сюда говорить с ним, это нужно было сделать.

Ее сопротивление не слишком ему мешало, но Вильмунд хотя бы понял, что его предполагаемая невеста противится не из стыдливости, а всерьез.

– Чем ты недовольна? – весело спросил он, не выпуская ее из объятий. – Ведь сегодня уже наше обручение, а завтра или послезавтра будет свадьба. Даже если кто и увидит – только посмеются, что нам так не терпится. И это чистая правда!

Вильмунд смеялся, и видно было, что мысли о близкой свадьбе доставляют ему большое удовольствие.

– Пусти меня! – настойчиво повторила Ингвильда.

– Послушай ее, ярл, – спокойно посоветовал Оддбранд, стоявший к ним спиной и заслонявший закуток между стенами от чужих глаз. – Если ты вздумаешь обидеть йомфру Ингвильду, то твой высокий род меня не остановит.

Ингвильда была благодарна Оддбранду за эти слова; они не слишком встревожили Вильмунда, но он, по крайней мере, опомнился, посмотрел ей в лицо и выпустил. Глаза Ингвильды смотрели на него так же строго, как бывало в детстве, без следа той любви, которую он мечтал увидеть.

– Я пришла поговорить с тобой! – решительно начала Ингвильда, которой хотелось скорее покончить с этим разговором. – У нас мало времени, слушай внимательно. Я не могу быть твоей женой, я обещана другому.

– Кому? – коротко выкрикнул Вильмунд, и его лицо вдруг стало злым. Он нисколько не удивился. – Тому рябому уроду? Мне рассказывали, но я не мог поверить, что ты или твой отец решились на такую глупость! Да, я слышал, что Фрейвид чем-то провинился перед ними и должен был расплачиваться. Но не тобой же! А теперь все это в прошлом! У нас война с фьяллями, и ни один сумасшедший не посчитает, что ты обязана держать слово!

Ингвильда смотрела в его ожесточившееся лицо, и на память ей пришел тот далекий день Середины Лета. День, когда Вильмунд поссорился с Хродмаром и сам своими злыми словами заставил Ингвильду заговорить с Хродмаром о любви. Со всей ясностью она поняла, что ее надежды на забвение ссоры были наивными совсем по-детски. Озлобленность Вильмунда шла из самого сердца; такая злоба не проходит и за десятилетия. Врага, вызвавшего ее, разыскивают всю жизнь, а если судьба не позволяет отомстить, долг мести завещают наследникам. И с каждым поколением такая месть приобретает все больший вес, делается священной. «Почему?» – уголком сознания изумилась Ингвильда. Что такого произошло тогда между ними тремя? Может быть, Хродмар в глазах Вильмунда посягнул на его первое настоящее сокровище – на Ингвильду и ее чувство, а значит, стал его первым настоящим врагом. А первая ненависть, как и первая любовь, врезается в сердце глубже всех.

– Послушай меня! – настойчиво заговорила Ингвильда. – Я всегда верила, что ты будешь достойным человеком и славным конунгом. Но я вовсе не хочу быть твоей женой. И боги против этого. Мне было видение. Судьба готовит нам всем что-то очень страшное, если вы будете настаивать. Так или иначе, отец дал фьяллям слово…

Она понимала, что рассказ о ее любви к Хродмару только причинит Вильмунду боль и ожесточит его. Но он так молод – не может быть, чтобы его понятия о чести и верности слову были так же послушны велениям выгоды, как и у Фрейвида. Однако Вильмунд смотрел на нее сузившимися от гнева глазами, без тени понимания или сочувствия.

– Время сильно переменило нас обоих! – сказал он. – Вспомни, что ты сама говорила мне раньше. Что ты говорила мне в тот самый день, когда к нам… к вам в Прибрежный Дом приплыли эти фьялли с своей «гнилой смертью»! Жаль, что Хель не пожрала их всех до одного! Ты тогда говорила мне, что каждый должен следовать своему долгу и стараться прославить свой род, даже если для этого придется заниматься не очень-то желанным делом! Так ты утешала меня, когда я, дурак, не хотел уезжать от вас! В одном я был прав – мне стоило убить того рябого урода прямо тогда, не дожидаясь, пока он выздоровеет! Что же ты теперь не вспомнишь о долге? Самый глупый раб сообразил бы, что теперь велит тебе долг! Разве ты не хочешь, чтобы твой отец стал родичем конунга? Отец решил сам ехать к слэттам, а вместо себя он оставит правителем или Гримкеля, или Фрейвида. И выбор будет зависеть от того, состоится ли свадьба. Разве ты хочешь, чтобы Гримкель правил Квиттингом вместо твоего отца? Что же ты не вспомнишь о своем долге?