— Да, — с трудом выдыхаю я.

— Дай сюда свой букварь, пожалуйста…

Малюсенькая надежда рождается в моей душе.

Может быть, речь идет о внезапной проверке домашнего задания. Несмотря на страх, я чувствую себя готовым. Если вдруг директриса попросит меня выйти к доске, чтобы написать три первые буквы румынского алфавита, я приведу ее в изумление. Пытаясь скрыть дрожь во всем теле, я открываю свой кожаный портфель и вынимаю букварь. Госпожа директриса делает два шага в мою сторону. Моя голова достает ей до пояса.

— Твои родители предали Социалистическую Республику Румынию, — говорит она с холодной злобой. — Я только что узнала, что ты получил визу, чтобы покинуть нашу родину. Поскольку ты — тоже предатель, убирайся отсюда! Но этот букварь тебе не принадлежит. Он является собственностью румынского государства. Отдай его мне и уходи из моей школы!

Я смотрю на нее, не понимая. Не могу взять в толк, о чем она говорит.

— Давай мне свой букварь и возвращайся домой. Ты понимаешь по-румынски или ты — полный кретин?

Я протягиваю директрисе книгу. Двадцать пять пар глаз устремляются на меня. Я опускаю голову и собираю свои вещи. Я едва могу идти. Мне кажется, что на мои плечи обрушился непосильный груз, а ноги ступают по болоту. Учитель смотрит на меня с сочувствием, но не решается прийти на помощь. Внезапно я оказываюсь в коридоре, а затем на улице. В голове все путается из-за слез, застилающих глаза.

И тут, помимо моей воли, из моей груди вырывается пронзительный вопль.

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

Криком наполняются мои голова и сердце, крик выплескивается на тротуар и заполняет сначала улицу, а потом и всю столицу Социалистической Республики Румынии. Это крик на весь материк. Неужели вы его не слышали? Я не помню точно, какого числа это было: мне только известно, что букварь у меня конфисковали в сентябре 1975 года.

Все-таки моя тетя ошибалась: слово из двадцати «А» существует. Это — слово, выкрикнутое учеником, у которого директриса школы отняла его букварь. Когда я возвращаюсь домой, от меня остается лишь комок рыданий. Бабушка Кларисса берет меня в свои объятия. И утешает: вытирает щеки, сведенные судорогой, гладит по голове. Она умоляет меня рассказать, что происходит. Но проходит не менее часа, прежде чем я прекращаю повторять слово, состоящее из одних «А».

Вечером возвращается с работы тетя Эжени. Ее лицо искажается, когда она видит меня распростертым на диване. Потихоньку я начинаю выговаривать членораздельные звуки и говорю, используя все буквы алфавита. Я объясняю, как могу, что со мной случилось. Обе женщины изо всех сил стараются меня успокоить, но слова не способны мне помочь. У меня отняли слова.

— Все они — мерзкие коммунисты!

— Они отомстили тебе, потому что ничего не могут сделать твоим родителям!

— Там, в Швейцарии, нет коммунистов. Это — свободная страна, слава богу.

— Ты скоро уедешь. Осталось подождать всего несколько недель, мой малыш.

— Ты ждал пятнадцать месяцев, но скоро это кончится. Я тебе обещаю.

Я-то думал, что слово «коммунист» принадлежит только миру взрослых. Мне принадлежат красные машинки и грузовички с бульдозерами на прицепах, а им — Наполеон, Египет и коммунисты. Нужно покинуть эту страну, пока коммунисты не отобрали у меня мои машинки и бульдозер.

Мой брат возвращается из школы с восторженным видом, а я лежу перед цветным телевизором. Мы с Алексом вот уже шесть месяцев живем в Швейцарии. Наша квартира находится в Лозанне, на шестом этаже большого небоскреба, такого же, как в «Нюорке». Перед нами сияет голубое озеро, а за озером — голубые же горы, на вершинах которых лежит белый снег. Точно так же, как на коробке шоколадных конфет, присланных нам родителями в посылке. Мы живем перед крышкой от коробки с конфетами.

«Мы перебрались на край света», — повторяет мама. И точно, здесь все не так, как там. Например, сериал «Кожак и Маннике», который я смотрел по румынскому телевизору, — цветной. Румынский Маннике сидит за рулем серой машины. В Швейцарии у него красная машина. В Румынии, когда машина взрывалась, то пламя было грязно-серое. В Швейцарии оно желтое, как огонь у зажигалки.

Но это еще не все! В Швейцарии у цветного телевизора есть пульт управления без провода. Гномик в маленькой коробочке шепчет приказания своему братику, который живет в телевизоре. И это не все! В Швейцарии мы поднимаем металлические шторы с помощью ручки, расположенной рядом с окном. Швейцарская спускалка воды в туалете — это не кусок дерева, привязанный к ржавой цепочке, а красивенький рычажок, на который нужно осторожно надавить. В первые дни после нашего приезда в лозаннскую квартиру мы с братом постоянно перекликались из одной комнаты в другую: «Эй, посмотри, что я нашел!» Мы обнаруживаем, как работает вытяжка над плитой в кухне и мусоропровод. Десятки предметов неизвестных форм и цветов.

Но принесли ли мне эти вещи радость или горе? Ни то, ни другое. Моим первым важным предметом в Швейцарии был солдатик из Долины Юности, об этом я и хочу рассказать.

Итак, мой брат возвращается из школы с восторженным видом и объявляет:

— Сегодня мы всем классом ходили в одно потрясающее место.

— Правда? А куда? — спрашивает мама, готовя «кифтеле»[3].

— Это недалеко от нашего дома, — рассказывает Алекс, широко открывая глаза от возбуждения.

— Там есть огромный-преогромный парк со скалами и туннелями, в которых можно скользить. Это типа катальных горок, представляешь? Кроме того, там есть качели и большие цветные холмы. Это так здорово!

Мама хмурит брови. Она не верит, что такое место может существовать рядом с нами.

— Я тебе клянусь, что это правда! — уверяет ее братец.

Вечером, когда папа возвращается с работы, брат пытается убедить его, что он не врет. Но вечером никто не может заинтересовать папу чем бы то ни было. Папа приходит всегда уставший. Он работает в офисе, где высчитывают всякие штуки-дрюки. «Программы для автоматических устройств» — как он иногда пробует нам объяснить. Папа — программист, но фиг его знает, что это значит. Пожарный тушит огонь, рыбак ловит рыбу, а программист — он программирует что? Неизвестно. Одно я знаю наверняка: программист устает как собака к шести часам вечера. Алекс рассказывает ему чудеса, которые он видел с другими ребятами. Папа слушает и наконец соглашается. В следующую субботу мы пойдем на разведку в поисках Долины Юности.

Мы уходим в десять часов утра. Я хотел взять с собой спасательную флягу и смастерить защитную каску, но мама говорит, что это необязательно. Держа папу за руку, мы поднимаемся по улице Монтуа. Проходя мимо длинных и очень плоских камней, папа объясняет нам, что это скульптуры: