Вот и сейчас, стоило ей сказать «Ну, хватит, не реви», как я тут же заставила себя глубоко вдохнуть и унять желание разрыдаться в голос.

А ведь мы с мамой не слишком-то отличаемся от самих себя тринадцатилетней давности. Она снова не знает, как объяснить мне то, в чем я еще не могу разобраться самостоятельно. А я, как и прежде, только плачу в ответ.

Я сказала Юле, что прыгну ради мамы с воздушного шара. И, кажется, пришло время совершить этот прыжок. Только вот я все стояла на краю, смотрела вниз и никак не могла решиться.

Помню, однажды, через неделю после Рождества, подул недобрый ветер. Как призрачный генерал он бросал клич, чтобы море восстало против земли, и предвещал разрушения. Когда первые взбесившиеся от его порывов волны ринулись на пляж и расстелили на песке белую бурлящую пену, никто не заподозрил, что через пару часов от лестниц останутся лишь верхние, каким-то чудом уцелевшие ступени.

Вода подобралась так близко, словно хотела отогнать сушу подальше к холму. Она билась о берег, выплескивалась через перила, и уносила с собой осколки бетонных плит. Волнорезы сдались под ее натиском. Вскоре и пляж полностью исчез под темной морской гладью.

Мы с папой стояли на пирсе, точно на тонущем корабле, и повсюду бушевали волны. Приходилось то и дело тереть глаза, чтобы хоть что-то разглядеть сквозь ледяные едкие брызги. Содрогались бетонные столбы пирса и грозили переломиться, как тонкие деревянные мачты, и вместе с собой увлечь нас на дно.

— В последний раз я видел такой шторм лет пятнадцать назад, — прокричал папа, придерживая рукой капюшон дождевика. — Тогда хорошенько потрепало. Конечно, волнорезам уже за сотню лет, такие буруны им не под силу.

Я с восторгом следила за бурей: тонкая пылающая полоска света протянулась над линией горизонта, точно золотой меч.

В такие минуты море по-настоящему оживает, обнаруживает грозный нрав и невероятную мощь. Потревоженное ветром, оно пробуждается от многолетнего сна и напоминает, насколько ничтожны и мелки все мы в сравнении с ним. Как извергаются вулканы, как вздымаются до облаков пески в пустынях, так и море закипает, отстаивая свой королевский титул.

Пирс снова угрожающе затрясся под ногами, и папа ухватил меня за плечо:

— Пойдем! Не хватало еще рухнуть вместе с этой развалиной.

Мне не хотелось уходить — более грандиозное зрелище трудно себе представить, да и следующего такого шторма дожидаться невесть сколько. Но папа упорно тянул меня прочь, к берегу.

— Посмотришь с пляжа, — пообещал он.

— Пляжа больше нет, — возразила я, но все равно повернула назад.

Когда мы покинули пирс, оказалось, что кое-где променад рассекла трещина, выбив брусчатку, как кусочки паззла. С каждой волной из образовавшегося проема выскакивала струя, точно фонтан из дыхала каменного кита. Немногочисленные постояльцы отеля на берегу в оцепенении наблюдали за происходящим из окон ресторана. Должно быть, переживали, как бы променад не раскололся напополам, и не настала очередь отеля.

К ночи шторм стал затихать, и только обломки лестниц и раздробленные металлические палки остались покоиться на камнях и затопленном пляже — будто некий великан с корнем вырвал их огромной лапой.

Мы вернулись домой в отличном настроении: восхищение с примесью легкого страха заставляли сердце стучать быстрее, как будто мы бежали домой, спасаясь от первой весенней грозы, или только что прокатились на американских горках. Мама повсюду расставила толстые зажженные свечи, и казалось, что мы очутились в Средневековье.

— Ага, явились! — выглянула она из кухни и с деланной суровостью покачала головой при виде нашей мокрой насквозь одежды. — Давайте, переодевайтесь в сухое и спускайтесь, а то кино начнется без вас!

— Да? — расплылся в улыбке папа. — И что же сегодня показывают?

— По-моему, самый подходящий вечерок для «Моби Дика»! — сказала мама, кивнув в сторону моря.

Папа тут же принял позу моряка во время качки и зажал в руке воображаемый гарпун.

— Когда твоя видел спрут, — тихо и загадочно проговорил он, перевоплощаясь в дикаря по имени Квикег, — тогда твоя скоро-скоро видел кашалот.

— Золотой дублон тому, кто первым заметит Белого кита! — крикнула я и в роли безумного капитана Ахава захромала на деревянной ноге на второй этаж переодеваться.

«Квикег» послушно шагал за мной, изучая горизонт и потрясая невидимым гарпуном. Иногда он ни с того ни с сего заводил песню островитян и кривлялся в традиционном танце предков-каннибалов, что больше напоминало перепуганную курицу, которая неуклюже скачет по двору. Потом стянул мокрый шерстяной носок и помахал им у меня перед носом:

— Купи сушеную голову белого человека!

Даже вечно мрачный «капитан Ахав» так хохотал над дикарем, что чуть было не шлепнулся за борт, рискуя опозориться перед командой.

Диван быстро превратился в вельбот, и уже сухой капитан приказал спустить его на воду, чтобы незамедлительно отправиться в погоню за Моби Диком. Мама очень кстати принесла хрустящий сырный пирог, с которым китобои с большим аппетитом разделались за несколько минут. А еще говорят, что женщина на корабле — к беде!

Этот день я буду вспоминать, когда они разведутся. Мне не суждено прожить его дважды, и не потому, что родители больше не хотят быть вместе, а потому, что такие дни невозможно спланировать и уж тем более повторить. Ведь дело вовсе не в шторме и не в сырном пироге (хотя они, без сомнения, отлично подходят друг другу), а в том самом шторме и том самом сырном пироге. В том, что папа всегда будет рядом в непогоду и вовремя отведет меня на берег. А мама — она немножко волшебница — всегда угадает, чего бы нам больше всего хотелось и подскажет, что неплохо бы нам переодеться в сухое.

Пусть сейчас мама и папа ненавидят друг друга, ради одного этого дня им стоило пожениться четырнадцать лет назад. И я благодарна за этот день. Он навсегда останется со мной. Что бы ни случилось и как бы тяжело не пришлось потом, у меня есть день, куда я могу возвращаться снова и снова, и для этого мне не нужен еще один шторм.

Жаль, что они решили развестись во время летних каникул. Представляю, каким ущербным выйдет мое сочинение по-английскому про лето. Если уж это так необходимо, могли бы дождаться осени, и я бы отвлеклась на школу. А так остается только лежать в комнате и смотреть в окно или в потолок, и раз за разом прокручивать в голове сцену под названием «Мои родители разводятся».

Забавно, но когда я мысленно произнесла эту фразу тысячу раз, она перестала казаться мне чем-то сверхъестественным и ужасным. Да, Лера, твои родители разводятся — констатировал мой «рассудительный» голос, тот, который умеет думать, а не только паниковать без конца и края. Обычные слова. И теперь от них уже почти не колет в груди.