Родные пока безуспешно пытаются перехоронить прах Василия Иосифовича Джугашвили — сына И. В. Сталина на Новодевичьем кладбище в Москве.

Сталин любил Светлану. Это свидетельствуют буквально все — Надежда Сергеевна, Яков, Василий и Артем, родные и близкие, соратники и друзья, даже недоброжелатели и явные враги. Когда Светлана была ребенком, он любил ее так, как не любил никого в жизни. Сталин сиял, стоило заговорить о Светланочке, ее манерах, проказах. Целовал, ласкал ее.

Светлана, как и Василий, будучи детьми, естественно, не знали о самоубийстве матери. Их увезли на дачу в Зубалово. В Москву привезли, чтобы они смогли проститься с матерью. Светлану испугало мертвое лицо матери. Она закричала. Ее унесли в соседнюю комнату.

Светлана уже училась в Московском государственном университете, когда Сталин заговорил с ней о матери. Было это осенью 1948 года. Она вспоминала: «Мне было не по себе; я не знала, как говорить на эту тему с отцом, — я боялась ее. Мы сидели одни, был долгий завтрак — как всегда, много фруктов, хорошее вино. «И ведь вот такой плюгавенький пистолетик! — сказал он вдруг в сердцах и показал пальцами, какой маленький был. — Ведь — просто игрушка! Это Павлуша[1] привез ей. Тоже нашел, что подарить!»

Светлане после Отечественной войны трофейный «вальтер» подарил Серго Берия — сын Л. П. Берии. Об этом узнал И. В. Сталин. Он вызвал Серго Берию. После разговора о его учебе Сталин произнес:

— Это ты Светлане револьвер подарил? А знаешь, что у нас дома с оружием было? Нет? Мать Светланы в дурном настроении с собой покончила… Ладно. Иди, но за такие вещи вообще-то надо наказывать.

Семнадцать лет было Светлане, когда началась Отечественная война и на фронт ушли ее братья — Яков, Василий и Артем. Осенью 1941 года она с няней и всей домашней свитой эвакуировалась в Куйбышев. Светлана тосковала по Москве. Училась она хорошо. Но ее угнетало привилегированное положение. Ей хотелось быть «как все», вместе с другими старшеклассниками, а не только своей «специальной» школы. Она уговорила брата Василия, который прилетел проведать жену, родившую сына, взять ее обратно в Москву.

В кремлевском кабинете Сталина было много военных. Повсюду на столах были разложены карты. Шло обсуждение обстановки на фронтах. Сталин был занят и долго не замечал Светлану. А заметив, спросил: как они устроились в Куйбышеве, как школа? Начала рассказывать про свою «специальную» школу. «Отец, — пишет она, — вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало: «Как «специальную» школу?» Я видела, что он постепенно приходит в ярость. «Ах, вы!.. — он искал слова поприличнее. — Ах, вы! Каста проклятая! Ишь правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай!» Он был в гневе, и только неотложные дела и присутствие других отвлекли его от этой темы. Он был прав», — заключила Светлана.

В июне 1942 года Светлана с няней и всей свитой, которая уезжала, вернулась в Москву. Училась в десятом классе. Увлекалась литературой, музыкой. Когда в Москву прилетел Черчилль, Сталин пригласил на обед в его честь Светлану. Сказал: «Это моя дочь». Черчилль заметил, что его дочь служит в королевских военно-воздушных силах.

Брат Василий находился в Москве, часто устраивал вечеринки. На них собирались его друзья-летчики, известные артисты, писатели. Чтобы Светлане не было одиноко, Василий забирал ее с собой. Здесь она познакомилась с кинорежиссером Алексеем Каплером, который был на двадцать лет старше. Они стали встречаться, он заходил за ней в школу.

Сталин был возмущен поведением дочери. Потребовал от Светланы отдать ему все письма «писателя», с неприязнью произнося это слово, дочь покорно все отдала, но сказала:

— Я люблю его!

— Любишь? — выкрикнул отец с невыразимой ненавистью к самому этому слову.

«И я, — писала позднее Светлана, — получила две пощечины — первые в своей жизни».

Сильнее пощечин Светлану оскорбило то, что она услышала от отца «грубые мужицкие слова»: «Идет война, а ты занимаешься…» Он еще раз повторил: «Я все знаю! Ты бы посмотрела на себя — кому ты нужна? У него кругом бабы, дура!»

Светлана стала ходить в московскую школу. Однажды вечером она застала отца, когда он рвал и выбрасывал в корзину письма и фотографии Каплера. При этом ворчал:

— Писатель! Не умеет толком писать по-русски. Уж не могла себе русского найти.

То, что Каплер — еврей, раздражало его, кажется, больше всего, — вскользь заметила Светлана.

«Мне было все безразлично. Я молчала, потом пошла к себе. С этого дня мы с отцом стали чужими надолго».

Светлана признавалась, что ее отца — Сталина «раздражало, что из меня получилось совсем не то, что бы ему хотелось».

О первом замужестве Светланы Сталин отозвался: «Сионисты подбросили тебе твоего муженька». Светлана училась на филологическом факультете МГУ. Ее муж Григорий Морозов учился в Институте международных отношений, до этого — в одной школе с братом Василием. Родившегося сына назвали Иосифом. Внука через три года увидел дедушка.

Светлана вспоминала: «Отец растаял, увидев мальчика… При его лаконичности слова: «Сынок у тебя хорош! Глаза хорошие у него» — равнялись длинной хвалебной оде в устах другого человека».

Разведенная Светлана стала часто бывать в семье Ждановых, особенно после смерти Андрея Андреевича. Весной 1949 года Светлана и Юрий Жданов поженились. Сталин одобрил этот выбор дочери: он, как и С. М. Кирова, очень любил А. А. Жданова, уважал его сына Юрия.

В феврале 1952 года Светлана развелась с мужем. В письме она писала: «Дорогой папочка! Мне очень хочется тебя видеть, чтобы поставить тебя в известность о том, как я живу сейчас, мне хочется самой тебе обо всем рассказать с глазу на глаз. Я пыталась несколько раз, но не хотела приставать к тебе, когда ты был нездоров, а также сильно занят». Письмо заканчивалось словами: «Целую тебя крепко-крепко. Твоя беспокойная дочь».

На ноябрьские праздники Светлана с сыном и дочерью были в Волынском. Сталин выглядел здоровым. Он похвалил Иосифа: «Какие вдумчивые глаза, умный мальчик!» Понравилась ему и забавная, краснощекая Катя, которой было два с половиной годика. С отцом встречала Светлана Новый, 1953 год.

О кончине отца — И. В. Сталина Светлана Иосифовна написала:

«…Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось, — очевидно в последнюю минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившимися над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, — тут он поднял кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился… В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела».