– О, как раз это меня ничуть не тревожит. Между прочим, как поживает Элейн? Лайза не виделась с ней после того, как они завершили обучение на тех курсах.

– У нее все хорошо.

– Она записалась на какие-нибудь другие курсы этим летом? Лайза очень хотела, но побоялась, что беременность помешает.

Я сказал, что Элейн скорее всего пойдет снова учиться осенью, а лето решила оставить свободным, чтобы мы чаще могли устраивать себе продолжительные выходные дни.

– Лайза не раз говорила, что хочет ей позвонить, – сказал он, – но, кажется, так и не собралась.

Он спокойно помешивал ложечкой кофе, но вдруг резко бросил реплику:

– Она потеряла ребенка. Думаю, вам едва ли известно об этом.

– Боже милостивый! Мы ничего не знали. Сочувствую вашему горю, Глен.

– Спасибо.

– Когда это…

– Точно не помню. Дней десять назад, наверное. Так примерно. Только пошел седьмой месяц. Но здесь можно увидеть и светлую сторону. Все могло обернуться хуже. Врачи сказали, что плод был сильно деформирован. Ребенок все равно долго не прожил бы. Вообрази, если бы она все же родила ребеночка, а потом лишилась. Ее сердце было бы окончательно разбито, как мне представляется.

– Я тебя хорошо понимаю.

– А ведь это ей очень хотелось иметь ребенка, – сказал он. – Я до сих пор не испытывал большого желания. Могу обойтись и дальше. Но ей малыш был необходим, и я решил: почему бы и нет? Кстати, медики говорят, что мы можем попробовать еще раз.

– Ну и…

– А я теперь уже не уверен ни в чем. По крайней мере не сразу. Забавно, я ведь не собирался рассказывать тебе об этом. Наверное, ты хороший детектив, если люди откровенничают с тобой, когда ты их даже не просишь. Извини, можешь продолжать читать газету. – Он поднялся и бросил через стол две долларовые бумажки. – За кофе, – сказал он.

– Но здесь слишком много.

– Оставишь щедрые чаевые, – сказал он. – И позвони мне, когда найдешь время. Мы все-таки пообедаем вместе.

Когда я передал содержание нашего разговора Элейн, ее первым порывом было позвонить Лайзе. Она набрала номер, попала на автоответчик и положила трубку, не оставив сообщения.

– До меня дошло, – объяснила она, – что Лайза вполне может справиться со своим горем и без моей поддержки. Все, что нас когда-либо связывало, это курсы, а занятия закончились два месяца назад. Я сочувствую ей, от всей души сочувствую, но зачем мне вмешиваться в ее дела?

– Нет никакой необходимости.

– Вот и я так посчитала. Наверное, я все-таки получаю пользу от общения с анонимными алкоголиками. И получала бы больше, если ходила к ним чаще, чем раз в три или четыре недели.

– Плохо, что тебе так не нравится участвовать в их собраниях.

– Надоедает сплошное нытье. Меня тошнит от него. Если бы не это, остальное было бы прекрасно. А как ты? Глен не стал тебе нравиться больше после того, как поделился с тобой горем?

– Казалось бы, должен был, – сказал я. – Но я все равно не хочу с ним обедать.

– О, ты скоро обнаружишь, что у тебя нет выбора, – усмехнулась она. – Он от тебя не отстанет, и однажды утром ты проснешься и поймешь: он твой самый лучший новый друг. Вот увидишь.

Но все сложилось совершенно по-другому. Минуло шесть или даже семь недель, когда я не только не видел Глена Хольцмана даже мельком, но и вообще забыл о нем. А затем вмешался некто, вооруженный пистолетом, и все изменил. С того вечера я думал о Глене гораздо чаще и дольше, чем в то время, пока он был жив.

Через час я знал все, что стало известно Лайзе Хольцман.

Мы с Элейн сходили тем вечером на ранний сеанс в кино, потом поужинали и приехали к ней домой, пропустив только первые пять минут очередной серии «Закона Лос-Анджелеса».

– Не хотела упоминать об этом, – сказала Элейн, когда серия закончилась, – потому что это политически некорректно, но мне смертельно надоел Бенни[6]. Он просто непроходимо туп.

– А чего ты от него хочешь? – спросил я. – Он же по роли умственно отсталый.

– Ты тоже не должен так говорить. Правильная формулировка: человек с пониженными способностями к обучению.

– Хорошо.

– Но, знаешь, мне плевать на корректность! – взорвалась она. – В чашке Петри можно вырастить культуру с более высоким коэффициентом интеллекта. Его надо либо вылечить, либо убрать к черту из сериала. Но если уж начистоту, то я так думаю о многих людях, с которыми сталкиваюсь в жизни. Чем хочешь заняться теперь? Там нет футбола, на спортивном канале?

– Давай посмотрим новости.

Мы переключились на новостную программу, не слишком внимательно глядя на экран, а больше слушая. И я насторожился, только когда бойкая ведущая выпуска начала репортаж об убийстве в центре города, потому что по-прежнему реагирую на новости о местных преступлениях, как старый далматинец вскидывает уши при звуках пожарного гонга. Когда же она назвала место стрельбы, Элейн заметила:

– Это в твоем районе.

Но диктор уже считывала с телесуфлера данные убитого: Глен Хольцман, тридцати восьми лет, проживавший на Западной Пятьдесят седьмой улице Манхэттена.

Затем пошла коммерческая реклама, я взял пульт и выключил телевизор.

– Не думаю, что на Западной Пятьдесят седьмой могли жить сразу два Глена Хольцмана, – сказала Элейн.

– Едва ли.

– Бедная девочка. Когда мы встречались в последний раз, у нее был муж и намечался ребенок. И с чем она осталась теперь? Как думаешь, мне стоит ей позвонить? Нет, конечно, не стоит. Я не позвонила после потери ребенка, и сейчас не надо вмешиваться. Или все-таки нужно? Можем мы хоть что-то для нее сделать?

– Мы с ней почти не знакомы.

– Верно. И она сейчас, вероятно, окружена толпой. Полицейские, репортеры, киношники. Так ведь?

– Либо так, либо она еще ничего не знает.

– Как она может не знать? Разве полицейские не обязаны скрывать имя жертвы, если близкие родственники еще не поставлены в известность? Они все время повторяют, что такие у них правила.

– Да, теоретически они обязаны поступать именно так, но очень часто кто-нибудь намеренно или случайно нарушает инструкции. Такого происходить не должно, но происходит, как и многое другое в этой жизни.

– Неужели это правда? Что-то здесь не так. Его не могли убить.

– О чем ты?

– Ради всего святого, Мэтт! – воскликнула она. – Он был умным и достаточно молодым мужчиной с отличной работой, с роскошной квартирой, с женой, безумно влюбленной в него! И он всего-навсего вышел на прогулку, а потом… Они вроде бы упомянули, что он собирался позвонить по телефону, верно?