Он приехал в США, чтобы собрать средства для моджахедов, и его проповедь — это сплошной боевой клич: “Только джихад и винтовка! Никаких переговоров, никаких конференций, никакого диалога!” Это он был наставником молодого студента-экономиста из Саудовской Аравии по имени Усама бен Ладен, это он убедил Усаму отправиться в Пакистан и использовать семейные связи (и семейную чековую книжку) для борьбы против русских. “Мы будем продолжать джихад, сколько бы времени это ни заняло! — гремит Аззам, и американские мусульмане валом валят на его проповеди. — До последнего нашего вздоха и последнего удара сердца!” Он вдохновляет их историями с поля боя, выдержанными в духе магического реализма, — о моджахедах, от чьих тел отскакивают советские пули, о конных ангелах, сопровождающих в битве воинов ислама, о целых эскадрильях птиц, которые оберегают партизан от падающих с неба русских бомб.

Познакомившись в мечети с Аззамом, отец возвращается домой другим человеком. Всю его жизнь окружающий мир влиял на него, а теперь, наконец, у него появился шанс самому воздействовать на мир — и предоставить ясные и неопровержимые доказательства своей преданности Аллаху. Он и другие мужчины из мечети начинают встречаться в нашей квартире, громко, с упоением обсуждая поддержку джихада в Афганистане. Они открывают магазин этажом ниже мечети, где продаются религиозные книги, постеры и кассеты; вырученные средства уйдут в Афганистан. Это блеклая комната без единого окна. Везде книги. Стены увешаны цитатами из Корана, написанными огромными блестящими буквами. Баба часто берет нас с братом в магазин, и мы ему там помогаем. Мы толком не понимаем, что происходит, но сомнения нет: мой отец снова жив.

Моя мать одобряет афганский джихад — в определенных пределах. Она в равной степени ревностная мусульманка и патриотически настроенная американка. Нередко эти две стороны личности вступают в конфликт одна с другой, но альянс Америки и афганских моджахедов — тот редкий случай, когда ее религиозные авторитеты и ее политические лидеры согласны между собой. Но мой отец стремительно идет все дальше. У него теперь есть постоянная прямая связь с Аззамом, которого он боготворит. С другими мужчинами из мечети они ходят в трудные походы, чтобы тренировать навыки выживания. Они ездят на стрельбище Калвертон на Лонг-Айленде, где практикуются в стрельбе по мишеням. Когда старший имам мечети высказывает опасения по поводу радикализации общины, его тут же смещают с поста. Понятное дело, у моего отца теперь совершенно нет времени на мою мать и нас, детей, но что есть, то есть. И когда он присоединяется к маме, чтобы вместе с ней проводить меня в мой первый день в новой школе, она приятно поражена. Не так давно семья была для него на первом месте, теперь же мы соревнуемся за его внимание с мусульманами всего земного шара.

Кульминация наступает, когда отец говорит матери, что он больше не согласен поддерживать джихад издалека: он хочет поехать в Афганистан и взять в руки оружие. Моя мать в ужасе. Она умоляет его передумать. Он не соглашается. Более того: он настаивает, чтобы моя мать с детьми переехала в Египет и поселилась у его отца, моего деда, пока он сам будет воевать за моджахедов. К счастью, этот план приводит деда в ужас. Дед уверен, что место моего отца — рядом с его женой и детьми. Более того, он говорит моему отцу, что, если мы и вправду переедем в Египет, он от нас отречется и мы просто умрем от голода.

Впрочем, отцу недолго приходится оплакивать крушение его мечты. В 1989-м кто-то (так никогда и не выяснилось, кто именно) предпринимает попытку убить Аззама, начинив взрывчаткой кафедру для проповеди в мечети в пакистанском Пешаваре. В тот раз бомба не сработала. Однако 24 ноября того же года убийца приводит в действие взрывное устройство, заложенное на дороге, по которой на пятничную молитву едут на джипе Аззам с двумя сыновьями. Все трое убиты. Сложно передать степень влияния этих новостей на моего отца. Вспоминая эти события десятилетия спустя, моя мать скажет, что именно убийство Аззама стало тем поворотным моментом, после которого она потеряла своего мужа навсегда.

В 1989 году Советский Союз махнул рукой на Афганистан и вывел свои войска. США, у которых больше не осталось интересов в регионе, также ушли. К этому времени Афганистан был страной вдов и сирот, народ которой был растерзан, а экономика и инфраструктура разрушены. Джихадисты, подобные моему отцу, мечтали создать здесь первое в мире настоящее мусульманское государство, где будет править исламский закон, шариат. В 1990 году один из сподвижников Бен Ладена, слепой египетский шейх Омар Абдель Рахман, едет в Америку, чтобы собрать всех верных под знамена всемирного джихада. Эти люди не только установят власть ислама в Афганистане, но еще и любыми средствами положат конец “израильской тирании” в Палестине, которую Израиль осуществляет при поддержке Америки. Слепой Шейх фигурирует в госдеповском списке террористов — и не зря: он сидел в тюрьме на Ближнем Востоке за то, что издал фетву, которая в конце концов привела к убийству египетского президента Анвара Садата. Тем не менее Рахману выдают туристическую визу. Когда Госдепартамент отзывает ее, шейху удается убедить отделение Службы по иммиграции и натурализации в Нью-Джерси выдать ему грин-карту. Похоже, государственные агентства не могут договориться между собой, как им обращаться с международным террористом, который еще недавно был союзником Америки в борьбе против русских.

Примерно тогда же мы по настоянию матери переезжаем из Джерси-Сити в Клиффсайд-Парк. Это тихий зеленый пригород — он только что дебютировал в роли родного города Тома Хэнкса в фильме “Большой”, — и моя мать надеется, что расстояние ослабит связи между моим отцом и радикалами из мечети Аль-Шамс. Но переезд ничего не меняет. Каждое утро отец бранится с матерью, цитируя Коран и хадисы (поучения пророка Мухаммеда). Жена, ислам велит делать так, жена, ислам велит поступать этак. Он становится для нее чужим. Каждый вечер после работы отец отправляется на машине в долгий путь в нашу старую мечеть или в новую, в Бруклине: здесь Слепой Шейх очаровывает верующих. Отец просто одержим положением мусульман в Палестине, ему отвратительно, что Америка поддерживает Израиль. В этом он, конечно, не одинок. Всю свою жизнь — в мечети, в гостиных друзей, на благотворительных вечерах, где собирали средства для “Хамас”, — я слышал, что Израиль — враг ислама. Но сейчас слова отца звучат гораздо более резко. Моя мать беспокоится, что с нами вот-вот случится какая-то катастрофа. Она продолжает жить, как она потом скажет, на “автопилоте”, посвятив себя детям и просто пытаясь пройти через мрачный туннель серых будней.

Мой отец часто берет меня с собой на беседы Слепого Шейха. Моего арабского хватает только на то, чтобы понять несколько отдельных слов, но свирепость проповедника пугает меня. Когда отец заставляет меня пожать руку шейха после проповеди, я лишь смущенно киваю. Потом на полу мечети расстилают целлофан, и мужчины приносят ужин. Это фаттах — кусочки поджаренной питы, засыпанные рисом и политые бульоном из баранины. Целый час голоса родителей и детей парят в воздухе, словно птицы, и все вокруг снова становится таким теплым и обыденным, пока мы ужинаем.

Мой отец сближается со Слепым Шейхом. Мы об этом ничего не знаем, но шейх, судя по всему, призывает отца совершить какой-то поступок, который сделает ему имя среди исламистов. Мой отец решает, что он должен убить Ариэля Шарона (в то время Шарон еще не стал премьер-министром Израиля). Подготовка заходит довольно далеко, и отец даже начинает следить за гостиницей, в которой живет Шарон. Но в конце концов он оставляет этот план: для фундаменталиста, уверенного в том, что он живое орудие праведного гнева Аллаха, потенциальная мишень найдется где угодно. Вскоре мой отец открывает в себе то, что, по его мнению, и есть его настоящее призвание: он должен убить раввина Меира Кахане.