— Смолу приготовить… камни… стрелометы зарядить, — распоряжался комендант, заглушая смертельный ужас, от которого каменело сердце.

— Открой ворота! — вновь и вновь шипел Прушин. — И ты с-с-сохранишь жизнь. Твои воины дадут присягу Мортис-с-с, твои женщины могут остаться в крепости.

Комендант не отвечал. Боялся, что, ответив, выдаст свой страх.

Приходя в ярость от своего бессилия, он смотрел, как жуткая армия замыкает кольцо вокруг города, как мчатся на черных конях с горящими копытами рыцари смерти. Вот ползет виверна, готовая излить фонтан яда по приказу Мортис. Капитан стражи со стены швырнул в нее дротик. Виверна встала на задние лапы, будто пыталась достать до балкона привратной башни, расправила кожистый зеленый воротник и плюнула ядом. Плюнула и опрокинулась на спину. А на стене люди выли от боли и корчились, умирая.

Увы, перед Мортис алкмаарцы оказались теперь беззащитны — бесплотная богиня украла их тайную магию, которой они так искусно владели. Духи предков больше не откликались на зов, и артефакты утратили силу. Источник магии в центре крепости уже много дней как иссяк, сила внезапно ушла из него, как уходит вода из колодца в пустыне. Теперь алкмаарцы могли лишь смотреть, как мертвые воины подносят один камень за другим, устраивая нечто вроде пьедестала, и по этим камням всходит на вершину насыпи женщина в бело-серых одеждах. Ее мертвое лицо обернулось в сторону города, белые мертвые глаза уставились на живых защитников.

— Баньши… Да помогут нам души предков, — прошептал комендант, позабыв, что духи предков больше не откликаются на зов.

Баньши раскрыла рот, крикнула пронзительно, затем дохнула — и густое облако магического тумана потекло в сторону непокорной крепости.

В последний момент люди стали прыгать со стен, ломая руки и ноги.

— Мы согласны служить, согласны… — кричали они, скатываясь по земляному валу, и бежали или ползли в расположение нежити.

От паралича магического тумана им удалось ускользнуть, но и только. Беглецов встречали мечи мертвых воинов. А на стенах все замерли, не в силах даже моргать, жаркий воздух обжигал распахнутые глаза, слезы текли по щекам парализованных. И пока защитники стояли недвижно, мертвые воины, как огромные пауки, карабкались по стенам наверх.

Всего несколько минут потребовалось, чтобы мертвецы оказались внутри и, никем не остановленные, открыли ворота.

А защитники все так же, окаменев, стояли на стенах, не способные поднять руку с мечом, чтобы отразить удар, но при этом отчетливо понимая, что происходит и какая участь ждет их самих и их близких. Это были самые ужасные минуты их жизни — мгновения, когда они беспомощно наблюдали, как разливается серая масса нежити по внутренним дворам крепости, как мчатся наверх на стены по каменным лестницам мертвецы. Но при этом они продолжали стоять не шелохнувшись, лишь обливались потом, и, как в ночном кошмаре, покорно ждали ударов в живот, сердце, шею. Самые ужасные последние минуты.

— Убить всех! — приказала Мортис.

Пока на стенах, как скот, резали защитников крепости, зомби подтащили таран с медной бараньей башкой на конце и принялись бить в ворота цитадели. Каждый удар отдавался эхом. Внутри была тишина: парализованные женщины и дети не могли даже кричать от ужаса. Беспомощные, они ждали, когда таран разобьет казавшиеся несокрушимыми ворота. Раз за разом бил медный баран в ворота, и жуткий набат разносился по крепости, где больше не осталось живых. Наконец огромная доска из каменного дуба треснула вдоль. Секиры и топоры завершили дело. В тот миг, когда ворота пали, кончилось действие магии, и те, кто укрылся внутри, разом закричали от ужаса. Обезумев, они полезли друг на друга, топча слабых и расталкивая немощных, по головам пытаясь добраться до крошечных окошек под потолком, хотя никто в те щели пролезть бы не смог — разве что годовалый младенец, и только. Кому-то удалось вскарабкаться по камням и уцепиться за выступ подоконника, но большинство срывалось и падало вниз — чтобы быть тут же пронзенным мечами нежити. Под конец, не в силах держаться, упали, наконец, и те, кто сумел дотянуться до окошек, но вылезти наружу так и не смог.

Дарган вошел в крепость в числе последних. Трупы лежали повсюду — женщины, дети, старики, рядом с ними воины, упавшие со стен и залившие своей кровью мостовые. Он смотрел на все это с равнодушием — мертвый на мертвых. Только медальон на груди под одеждой вдруг превратился в кусок льда и нестерпимо холодил даже холодную кожу. Дарган оказался у ворот цитадели, когда ее уже взяли, и из разлома в дверях устремился поток крови. Она текла, как течет вода в канале после весеннего ливня, пенясь и увлекая за собой мелкий мусор. Дарган остановился, и поток стал обтекать его, устремляясь дальше, к воротам крепости. Кровь мигом пропитала старые сапоги — завтра, когда она высохнет, сапоги задубеют. Дарган стоял, глядя на бурный поток, и не сразу заметил, что порой в переливах алых струй он видит отражение собственного лица.

Или то был лик богини смерти Мортис?

В доме Вегиан не хотели поединка. Прежде всего, не хотел дуэли сам глава клана, могущественный и надменный маг, дед Лиин. Родственники Даргана, пусть и провинциалы, проживали на обширном оазисе невдалеке от Фундхеры и были не так ничтожны и слабы, как могло показаться кому-то в столице, — немало земель и тучных пастбищ принадлежало этому клану. Юный Дарган явился гостем в доме Вег, и древний обычай гостеприимства требовал защищать того, кому предоставили кров. С другой стороны, гибель или ранение Зитаара могли вызвать гнев его дома и — что еще страшнее — гнев самого Ашгана, могущественного короля-жреца. Пусть дом Вег не стремился породниться с Ашганом, но и открыто враждовать они пока не хотели.

Глава дома Вег стал просить у Зитаара не извинений, а всего лишь отказа от поединка, одного заклинания короля, которое расторгнет узы магии, успокоит ярость клинка. Старик Веган говорил убедительно и красиво, но у Зитаара голова пошла кругом, светлые как сталь глаза загорелись безумным гневом, и вместо слов примирения племянник короля выкрикнул слова проклятия, оскорбляя не только главу дома, но и его предков, и покинул дом Вег навсегда.

Оскорблять предков в Алкмааре не дозволялось никому, сам король-жрец в таком случае ничего поделать уже не мог, и только кровь могла смыть оскорбление и успокоить разгневанных духов.

Поединок был назначен. Даргану доносили, что Зитаар торжествует, уверенный в победе над молодым южанином. В день накануне поединка в доме Вег устроили торжественный обед. Рядом с главой дома сидели духи его деда и прадеда, а рядом с Дарганом — дух его отца. Но этот обед мало походил на обычные трапезы в обществе предков. Никто из живых ни о чем не спрашивал мертвых, не просил пророчеств, не пытались узнать будущее. Все молчали. Старый Веган не проронил ни слова. Молчал и Дарган.

Но вечером юноша заперся в своей комнате, снял с себя пояс из нефритовых пластин, вновь застегнул золотую пряжку и положил пояс-кольцо в центре комнаты, сюда же он бросил несколько песчинок из родового склепа, а после зажег курильницу с благовониями. Сиреневый душистый дым, свиваясь кольцами, медленно потек вдоль замкнутого круга. Дух отца тут же возник в центре нефритового пластинчатого кольца.