сообщил он. — Под окном следы калош. Кто-то навестил Веру Павловну прошлой ночью. Но вот, что странно — на подоконнике нет следов грязи…

— Видимо, визитер оставил калоши на улице, если вообще проникал в дом, — кивнул Василий Оттович. — Правильно ли я понимаю, что раз следов взлома нет, то Вера Павловна сама открыла ему окно?

Сидоров лишь пожал плечами.

— Полуночный визитер? У тетушки? — недоверчиво спросила Лидия.

— Мне тоже сложно в этом поверить, но случались вещи и постраннее, — задумчиво произнес Фальк. Он вспомнил странную реакцию Веры Павловны на вопрос о произошедших изменениях в жизни.

— Василий Оттович, если злоумышленник все-таки проник в комнату и — простите, барышня — убил Шевалдину, то как же он это сделал? — обратился к доктору Сидоров.

— Ума не приложу, — признался Василий Оттович. — Хотя…

Осененный внезапной идеей, он вновь подошел к телу и возобновил осмотр.

— Ага! — торжествующе вскричал Фальк, но быстро помрачнел.

— Что там? Что вы нашли? — спросил урядник. И он, и Лидия с интересом вытянули шеи, пытаясь понять, что привлекло внимание доктора.

— Вот здесь, на шее, — аккуратно, не касаясь тела, показал пальцем Василий Оттович. — Не берусь утверждать наверняка, но почти уверен, что это след от укола.

— Укола? — удивленно переспросил Сидоров.

— Да, — кивнул Фальк. — Мне пришла в голову одна гипотеза, когда я вспомнил про признаки недостатка воздуха. Чтобы подтвердить мои предположения вам потребуется опытный судебный медик и лабораторные условия. Но, думаю, он согласится, что Веру Павловну, вероятно, убили большой дозой морфия.

— Морфия?! — воскликнула Лидия и тут же прижала ладони ко рту.

— Да, или иное сильнодействующее средство. Их передозировка бывает смертельно опасна и способна убить в кратчайшие сроки. Большие количества морфия вызывают паралич дыхания и смерть головного мозга.

— Вы уверены? — уточнил Александр Петрович.

— Повторюсь, это лишь гипотеза, ее необходимо будет подтвердить, — ответил Фальк. — Но, боюсь, я уже видел такое…

— Где?

— Под Мукденом, например4, — тихо пробормотал Василий Оттович. В комнате повисла гнетущая тишина. Воспоминания о жутких событиях Русско-Японской войны были все еще свежи у всех присутствующих.

— Я видел последствия передозировки, — наконец счел нужным пояснить Фальк. — Иногда, случайной — когда не рассчитали правильную дозу для раненного. Иногда им пользовались желающие уйти из жизни. Считали этот способ безболезненным. Мол, он подарит им быструю смерть в объятиях эйфории… Простите…

Василий Оттович сбился и замолчал, но быстро взял себя в руки.

— Это лишь предположение. Убедитесь, что его проверят, Александр Петрович.

— Конечно, — согласился урядник. — Как думаете, морфий изначально принадлежал Вере Павловне?

— Уверен, что нет, — ответил Фальк. — Я вчера осматривал ее и обратил бы внимание на следы уколов. Да и ни один здравомыслящий врач не выписал бы ей такой препарат. Уж я-то точно.

— Хорошо. Василий Оттович, можно будет попросить вас изложить ваши умозаключения на бумаге, для судебного следователя и медика, что будет проводить вскрытие?

— Разумеется. Если моя помощь больше не требуется, то я, пожалуй, откланяюсь. Загляните ко мне через пару часиков, мой отчет будет готов.

— Премного благодарен, — протянул ему ладонь Сидоров.

— Не стоит, — ответил на его рукопожатие Фальк и повернулся к Лидии. — Сударыня, примите мои искренние соболезнования. Если вам или вашей матушке понадобится врачебная консультация или успокоительное — обращайтесь.

Девушка ответила ему благодарной улыбкой и отстранилась позволяя пройти.

Спустившись с крыльца, Фальк прошел с десяток метров и остановился. Он оглянулся, разглядывая окна комнаты, где умерла Вера Павловна. Судя по их расположению, а также по еще не зацветшему в полную силу палисаднику, именно здесь, рядом с дорогой, должен был стоять беспокоивший ее серый монах. Внутри Василия Оттовича вели яростный бой любопытство и стремление как можно быстрее оставить историю с таинственным убийством позади.

Победило любопытство.

Фальк подошел к елям, разросшимся на границе участка Шевалдиных, и осмотрелся. Как он и ожидал, в тени под хвойными ветвями обнаружились отпечатки калош, застывшие в грязи, оставшейся после ночного дождя. Что его удивило, так это след узких колес, пролегающий чуть в стороне от места, где генеральша видела серого монаха.

— Василий Оттович! — окрикнули его. Доктор обернулся и увидел, как Сидоров спускается с дачного крыльца. Урядник подошел к Фальку и спросил: — Гляжу, вам тоже не дает покоя эта история?

— Можно и так сказать, — ответил Василий Оттович и указал на следы: — Обратите внимание.

— Ну и ну, — протянул Александр Петрович. — У меня тоже кое-что есть для вас. Не хотел показывать при барышне. Не похоже, конечно, что она дюже впечатлительная, но все же…

Он достал что-то из кармана и продемонстрировал Фальку. На вытянутой ладони лежал обрывок грубой серой ткани.

— Что скажете?

— Скажу, что привидения не ходят в калошах, не оставляют на местах явлений отпечатки ног и обрывки своих погребальных саванов, и уж точно не нуждаются в морфии для того, чтобы убить своих жертв, — пожалуй, излишне резко ответил Фальк. — Как и обещал, положу свое мнение на бумагу. Через пару часов сможете забрать. Честь имею.

Из дома Шевалдиных Василий Оттович возвращался в крайне мрачном расположении духа. Следы морфия вызвали в нем воспоминания, которые он хотел бы забыть навсегда. Прошло меньше трех лет с того момента, как он вернулся с войны. Каждый день он старался вытравить из памяти крики раненных, кровь, смерть, вшей, разрывы снарядов и гортанные вопли наступающих японцев. И вот теперь они нашли его в самый непредсказуемый момент — в Зеленом луге, который Фальк всегда считал оазисом тишины и спокойствия.

Но если Василий Оттович и верил во что-то, так это в самодисциплину. А значит его дело — написать заключение для Сидорова и выкинуть этот случай из головы. Чем он сейчас же и займется. Дальше размеренный темп дачной жизни, свежий воздух, солнечные ванны и ненавязчивые развлечения гарантированно успокоят нервы и затянут старые душевные раны. По крайней мере, доктор Фальк очень на это надеялся.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«Здесь тихо… Море дремлет плоско…

Песок на пляже тверд и бел…

Вдали купальная повозка

И пена розоватых тел»

М. А. Кузмин, 1923 год

Еще каких-то пару лет назад посещение пляжа в Зеленом луге подчинялось неукоснительно строгому расписанию. Мужчины имели право купаться в море до 10 часов утра. После этого пляж передавался в распоряжение женщин и детей. За исполнением заведенного порядка следили служители, нанятые зеленолужским обществом благоустройства. Ведя счет времени по безукоризненно точным часам, они уведомляли отдыхающих о смене власти сменой флагов, висевших вдоль побережья, и раздражающим писком свистков.