две гостиницы, «Бристоль» на станции и «Швейцария» поближе к морю. В первой Василий Оттович не рекомендовал бы останавливаться даже бедным студентом, а вот вторая была хороша — комфортабельная, с предупредительной обслугой и чудесным рестораном, к которому даже прилагался французский повар. Пансионы же слыли модными все в той же Финляндии, где набирали популярность. Открытие подобного в Зеленом луге грозило несколько встряхнуть устоявшийся сонный уклад деревни. Удивляло только выбранное место — загородный дом, принадлежавший умершему фон Гарту, стоял на удалении от моря и цивилизации, в мрачноватом уголке с речушкой, прозванной Серебряным ручьем.

От этих мыслей Фалька отвлек истошный и многоголосый собачий лай. Со стороны деревни к станции, усиленно крутя педали, мчался велосипедист. За ним неслась брехливая стая барбосов различной степени одомашнености. Один серый пес даже предпринял попытку в прыжке цапнуть мужчину за пятку, но получил по носу и временно выбыл из гонки. Велосипедист, одетый в крайне обтягивающий спортивный костюм, заложил вираж и покатил в сторону магазинов. Стая азартно последовала за ним.

— Что это было? — спросил Василий Оттович, проводив кавалькаду удивленным взглядом.

— Не узнали? — вместо ответа поинтересовался Аксенов. — Это ж инженер Платонов. Третий год снимает дачу у Карамышевых. Приехал две недели назад. Велоциклистом, значит, заделался.

— А собаки откуда? Отродясь же в центр деревни их не пускали.

— А собаки хозяйские, — хихикнул Фома Михайлович. — Он же, стервец, не просто катается, а в костюме своем срамном.

— Почему срамном? — не понял Фальк.

— Потому, что костюм срам скрывать должон, а этот не скрывает. Этот, значит, подчеркивает. Вот особо ретивые поборники целомудрия и объявили Платонову войну. То палками норовят огреть, когда мимо их дачи катит. То вот, как сейчас, собак спустят. Помяните мое слово, ежели за ум не возьмется — скоро вашим пациентом станет.

— О времена, о нравы, — констатировал Василий Оттович. — Ладно, Фома Михайлович, приятно было свидеться, пойду я.

— Будьте здоровы, доктор, — Аксенов козырнул и вернулся к созерцанию станционной суматохи.

Извозчика Фальк брать не стал — дорога до дачи занимала каких-то двадцать минут. Перекинув через плечо сумку, он направился вслед за велосипедистом и собаками вдоль магазинов, облепивших круглую Вокзальную площадь и одноименную улицу. Помимо деревянного здания станции тут располагались булочная (в которой помимо хлеба и ароматнейшей выпечки предлагали летние лимонады), лавка портного, винная лавка, магазинчик колониальных товаров (где можно было найти приличный кофе, но сигары продавались ужасные) и аптека. Чуть дальше, на более тихом перекрестке, стояли уже упомянутый «Бристоль» и довольно сносный ресторан. В самом конце улицы располагалась погребальная контора Семена Белякова. Сам основатель давно уже воспользовался услугами собственного заведения, однако вырастил достойную смену. А учитывая, что дело свое он любил с откровенно нездоровым энтузиазмом, то и наследников обозвал соответственно — разодетые во все черное Харон Семенович и Аида Семеновна, завидев Фалька, вежливо (и до жути синхронно) поклонились. Василий Оттович ответил своим кивком. Отношения между ним и Беляковыми пребывали в стадии тихой и цивилизованной войны. Проще говоря, Харон Семенович и Аида Семеновна пребывали в уверенности, что своими усилиями доктор Фальк отбивает у них клиентов.

С главной дороги Василий Оттович свернул вбок. Эта аллея, петляя между сосен, вела в сторону моря. То тут, то там уже попадались дачи. Некоторые скромные — одноэтажные, без веранд и украшений. Другие, наоборот, хвастались архитектурными украшениями, искусной резьбой, громадными террасами или остроконечными башенками. Большинство домов не разделялись заборами — это было просто не принято.

Обитатели дач занимались своими делами. Где-то дамы ухаживали за цветниками. Где-то дети сновали по гимнастическим снарядам или катались на качелях. Кто-то наслаждался полуденным чаепитием за длинным столом, накрытым белоснежной скатертью. Бывалые дачники Василия Оттовича узнавали, справлялись о делах или зазывали в гости. Доктор Фальк, со всегдашним тактом, вежливо приветствовал соседей, но от приглашений вежливо отказывался.

Его собственная дача располагалась крайне удачно. Да, не прямо на берегу залива, но это и хорошо — в ветренный день не так сильно задувает песком с дюн. Зато на участке течет ручеек, стоит белая ажурная беседка, а если подняться в комнату на изящной башенке (самое любимое место в доме), то можно с удовольствием пить чай или кофе, наслаждаясь ничем не закрытым видом на море. Можно было бы начинать отдыхать, если бы не одно «но». «Но» прохаживалось по террасе перед входной дверью и звалось Верой Павловной Шевалдиной.

ГЛАВА ВТОРАЯ

«Я имею несчастье быть медиком, и нет того индивидуя,

который не считал бы нужным „потолковать“ со мной о медицине»

А. П. Чехов, 1883 год

Фальк недолюбливал Веру Павловну Шевалдину по нескольким причинам.

Во-первых, сам вид генеральши оскорблял его чувство прекрасного. На старости лет Вера Павловна настолько располнела, что размерами сравнялась с комодом, что достался Фалькам вместе с матушкиным приданным. А ради того, чтобы внести сей предмет мебели в квартиру на Васильевском острове, потребовалось срочным порядком заменить в ней все двери! Комод, тем временем, два дня красовался на улице под неусыпным оком городового (получившего, по такому случаю, почти половину своего месячного жалования). Но вернемся к описываемой особе!

Во-вторых, врачебные чувства Фалька Вера Павловна тоже оскорбляла. Поднявшись на крыльцо (всего две ступеньки), генеральша уже начинала пыхтеть, словно пригородный паровоз, доставляющий дачников в Зеленый луг. От любых замечаний Василия Оттовича по части диет она отмахивалась, как от надоедливых мошек. Не действовала даже угроза реквизировать тело Веры Палны после смерти для наглядной демонстрации студентам пагубных последствий чревоугодия.

Третей же причиной антипатии было то, что Шевалдина разносила сплетни. Овдовев лет семь назад, Вера Павловна направила всю свою энергию, ранее растрачиваемую на отравление жизни супруга, на вынюхивание грязного белья обитателей Зеленого луга. Иногда — буквально. Фальку казалось, что стоит ему прищуриться, как он увидит летящие вслед за генеральшей воздушные обрывки фраз, живописующие самые нелицеприятные истории из жизни дачников. В особенности Вера Павловна любила коллекционировать случаи супружеской неверности. Доцент Пряжский, например, узнав от генеральши о забавах своей супруги во время его отъезда, подал на развод. Жена доцента, несмотря на очевидную разницу в габаритах, попыталась атаковать Веру Павловну во время одного из моционов, но напоролась на ее внушительный бюст и была отброшена прочь. Заставшие сей конфуз острословы быстро нарекли инцидент «Битвой за Шевалдинский редут1».

Надо ли объяснять, что появление Веры Павловны на пороге дачи резко испортило дотоле приподнятое настроение Василия Оттовича? На минуту он даже малодушно задумался, а не пойти ли ему дальше