– Ну что вы все туда-сюда? Нормальные люди не так.

– А как? – спросил я.

– Нормальные люди утром один раз уходят, а вечером один раз приходят.

– Два раза получается, – подсчитал Алешка.

– Где два? Где два?

– Один раз утром, один раз вечером. Раз и раз – два раза.

– Не путай мне голову.

Вот и поговори с ним.

Когда мы подошли к будочке за своими ключами, Кистинтин как раз набулькал воду из пластиковой бутылки в стакан, махом его опрокинул, провел ладонью под носом:

– Эх! Хорошо! Как вновь народился. Хороша водичка. Живая! Родниковая. Чего пришли-то? Опять туда-сюда? Огольцы! Держи. – Он снял с доски ключ от нашего номера и протянул мне.

Когда Кистинтин вновь забулькал живой родниковой водой, Алешка незаметно толкнул меня локтем в бок и стрельнул глазами. Я проследил его взгляд, но ничего особенного не заметил. Кроме того, что к доске с крючками для ключей была пришпилена кнопкой небольшая бумажка. Вроде фотографии.

Забрав ключ, мы пошли к лестнице. В гостинице днем обычно было пусто и тихо. Археологи сюда приходили только ночевать. Тогда, вечером, становилось шумно и весело. Они без конца гремели чайниками, бегая с ними по коридору, хлопали дверьми и громко пели всегда одну и ту же песню. Видимо, собственного сочинения, с веселеньким припевом:

Алешке почему-то эта немудреная песенка понравилась. И он частенько бормотал ее припев. А я подумал: он нароет! Он уже что-то нарыл. Я это понял, когда мы вошли в свой номер.

– Видал? – спросил Алешка. – Фишка!

– Где? – Я огляделся. Но фишки не обнаружил.

– У него на доске с ключами фишка! – Алешка рассердился. – Я же тебе показал! Это же фотка из газеты!

– Ну и что? – Я тоже рассердился. – Фотка английской королевы?

– Фотка русалки!

– Настоящей? С рыбьим хвостом?

Ехидничал я зря. Алешка, оказывается, обладая цепким взглядом, собрал вокруг себя пока еще невнятную информацию. В доме майора Шишкина он заметил живописный портрет Олечки из музея. Она была очень красиво нарисована на прибрежном камне в виде русалки с распущенными волосами. И такой же портрет, но только в виде фотографии из газеты, он заметил на доске с ключами, когда Кистинтин пил живую воду.

– Тут, Дим, – сказал Алешка, – назревает целый клубок взаимоотношений. Бери плавки, пошли обедать.

Плавки мы надели под штаны, пообедали в буфете любимыми котлетами и пошли на реку. Для начала покачались на подвесном мостике, посидели на теплом Русалкином камне.

Напротив него, на той стороне реки, виднелись какие-то деревянные развалины.

– Поплыли туда! – скомандовал Алешка. – Рыбалку разведаем.

Мы переплыли узенькую речку и повисли, отдыхая, на каких-то древних сваях, обросших зелеными космами тины. Здесь было здорово глубоко и вода была очень холодная.

– Это омут, – сообщил Алешка со знанием дела. – Тут водятся окуни. Спорим?

Спорить я не стал, но закинуть здесь удочки не откажусь – место точно рыбное. Клевое, как сказал Алешка.

Я оттолкнулся от скользкой сваи и погрузился в воду, подняв вверх руки. И не очень скоро мои ноги почувствовали липкий холодный ил. Я поскорее вынырнул.

– С ручками! – обрадовался Алешка. – И русалки тут водятся, и окуни. Завтра с удочками придем.

– Я русалок ловить не буду, – сказал я. – Мне их жалко.

– А нам их и не на что ловить. Они на червяков не клюют.

– А на что они клюют? – Мне стало интересно.

Алешка расхохотался так, что чуть было не свалился со своей сваи в воду.

– Чему вас только в нашей школе учат? Дим, они клюют на майоров милиции.

К этому времени я уже тоже сидел рядом с ним на свае. Она выскользнула из-под меня, и я плюхнулся в воду. Хорошо, что я не стал смеяться под водой.

Когда я вынырнул и откинул со лба волосы, Алешка серьезно посоветовал:

– Ты тут поменьше окунайся. Здесь же в стародавнее время мельница была.

– Ну и что?

– Ты какой-то темный человек, Дим. Ничего не знаешь. На мельнице всегда всякие черти и водяные водятся. Не знал, что ли?

Я быстренько подтянулся и влез на сваи, Алешка усмехнулся.

– А при чем здесь майор милиции? Кто тебе сказал?

– Папа, – спокойно объяснил Алешка. – Только он не мне это сказал, а Шишкину. – И Алешка произнес папиным голосом: «Ты бы, майор, пореже в музей заглядывал, а почаще – в отделение».

Мы сидели на скользких сваях, прямо над глубоким омутом. Над нами светило яркое летнее солнце. Влажный ветерок доносил из города запах цветущих лип. И мне было совершенно неинтересно разбираться в каком-то назревающем клубке.

– Мы герои, мы герои, – вдруг пропел Алешка, – мы чего-нибудь нароем!

– Давай лучше нароем удочки, – с раздражением сказал я. – И червей.

– Успеем еще, все лето впереди. Никуда эти черви не денутся. А изо всяких взаимоотношений, Дим, вызревает, знаешь что? Преступление. Нужно улики нарыть. Пока не поздно.

Мне хотелось дать ему подзатыльник, но я побоялся, что он свалится в воду. К тому же я знал, спорить с ним бесполезно. Ну не создан он для спокойной жизни. Ему необходимо создавать вокруг себя беспокойство. А потом в этом беспокойстве ловить русалок на червей.

– Мы нароем, мы нароем, – опять запел Алешка. – Нас ведь трое, нас ведь трое!

– Откуда трое? Папу посчитал?

– Нет, – Алешка повернулся ко мне задумчивым лицом. – Максимыча. Этого колдуна из подвала.

– Команду собираешь? – мне стало смешно. – Из колдунов, домовых, русалок... Сказок наслушался.

– Лучше туда-сюда, чем как все.

Объяснил...

Папа приехал поздно. Не только озабоченный, но и уставший. После ужина он сказал:

– Вы погуляйте, а я у телевизора подремлю. Трудный был день. А у вас?

– Нормальный, – успокоил его Алешка. – С нечистой силой познакомились. Со всякими баенными. Но еще не со всеми.

– Продолжайте, – сказал папа, усаживаясь в кресло. – Только на улице, ладно? – И он включил телевизор. – Кстати, а «баенный» – это что за зверь?

– Домовой вроде. Но только он в бане живет. Кипятком шпарит.

– А почему тогда не банный?

– Банный – это веник, – со знанием дела объяснил Алешка. Хотя в бане он ни разу в жизни не был. И наверняка уверен, что березовые веники в парилке – это что-то вроде сурового наказания. – А баенный – это...