– Я тоже вначале был против отправки войск, – начал председатель КГБ Андропов, – но мы не можем игнорировать опасности, которые нас могут ожидать, если не предпримем решительные меры. По данным агентуры, США вынашивает планы по размещению в Афганистане ракет типа «Першинг», что, без сомнения, поставит под угрозу многие жизненно важные объекты в Средней Азии, включая космодром Байконур – там у нас нет надежного ПВО, – он бросил взгляд на Устинова, тот одобрительно кивнул. – По данным нашего резидента в Анкаре Запад предпринимает усилия по созданию новой Османской империи с включением туда наших республик Средней Азии…

– Есть заключение наших ведомств по оценке ситуации в Афганистане? – спросил Брежнев.

– Есть, Леонид Ильич.

– А почему здесь только одна подпись представителя КГБ? Почему нет подписи представителей МВД и МИДа, как мы договаривались?

– Потому что, Леонид Ильич, представитель МВД генерал Папутин не вник в суть дела и отказался подписать…

Генсек удивился.

– Замешан в неблаговидных делах и пьянстве, – продолжил Андропов.

Многие переглянулись – их по-настоящему беспокоили интриги и череда смертей в высших эшелонах власти.

Устинов:

– Введем туда танковые подразделения – и афганская оппозиция сразу сложит оружие…

«Эх, Дмитрий Федорович, ты – трудоголик, хозяйственник, подумал генсек, – наводнил всю Европу танками, и американцы до сих пор не могут оправиться от шока. Да, твое дело – танки, ракеты, а политика и военное дело – не твое. Прислушивался бы ты к словам своего начальника Генштаба Огаркова, Ахромеева…»

Суслов:

– …раз мы подписали договор о дружбе и сотрудничестве, мы вправе удовлетворить просьбу руководства Афганистана о вводе войск. Я думаю, мы достигнем там мира и стабильности. Таким образом мы сделаем идеалы социализма близкими и понятными для просвещения афганского народа. Конечно, в таких вопросах нужно опираться на классиков…

– Конечно, Михаил Андреевич, – иронизируя. вставил Брежнев, – вам же хорошо известно, что писал Энгельс: «Афганцы – это храбрый, энергичный и свободолюбивый народ. Война для них является развлечением и отдыхом», – Брежнев сделал эффектную паузу, продемонстрировав коллегам знание классиков. – А Ленин, хорошо знавший Энгельса, ровно шестьдесят лет назад, чтобы просветить афганский народ, послал туда не многотысячную армию, а одного хорошо известного матроса по имени Федор Раскольников. Он вместе со путницей жизни Ларисой Райснер, которая являла собой прекрасное олицетворение эмансипации, как посланники Советской России явились главными аргументами в борьбе за права женщин и права человека в Афганистане.

Суслов, высунув голову с растрепанными на лбу седыми волосами, с большим интересом продолжал слушать Брежнева.

– Не смотри на меня так, Михаил Андреевич, и не думай, что я такой начитанный.

На лицах членов Политбюро появились улыбки.

– Это мне мой помощник Андрей Агентов вчера рассказал. Мнение, конечно, заслуживает внимания. А Ганди применительно к войне и миру сказал: «Нет пути к миру, путь и есть мир». Теперь думайте, какой путь мы выбираем.

Начальник штаба маршал Огарков, талантливый военачальник, который придумал оригинальную систему управления войсками от рядового до генерала, два часа просидевший в приемной генсека в волнующем ожидании приглашения, встал, когда члены Политбюро стали выходить из зала. Он стал всматриваться в их лица, чтобы определить итог заседания, который сильно его беспокоил. Вот и сам довольный Устинов с плечом к плечу с Андроповым. «Все пошло к чертям», – успел подумать Огарков, прежде чем Устинов произнес:

– Все, Николай Васильевич, решение принято, поехали в Генштаб отдавать команды.

Огарков оцепенел.

– Нельзя этого делать, Дмитрий Федорович, – выпалил Огарков. – Нельзя. Это ошибка – война без фронта…

– Вы что, собираетесь учить Политбюро? – нахмурившись, хамски отреагировал Устинов. – Поехали!

Вся предварительная работа была сделана за спиной генсека: его ближайшее окружение считало, что он уже не способен трезво оценивать ситуацию. В результате обсуждения проект ввода войск в Афганистан был принят единогласно. Брежнев ничего не смог сделать – он не голосовал, но подпись поставил позже. Закрывая заседание, он с горечью произнес:

– У нас был Союз ветеранов Великой Отечественной войны, теперь появится еще один – Союз ветеранов афганской войны.

Брежнев: уныние

Брежнев сидел в кресле перед камином в полном одиночестве, где треща, горели поленья. Он отрешенно глядел на языки пламени, игравшиеся над кучкой догорающих дров.

– Здравствуйте, Леонид Ильич, – поздоровался помощник Александр – Агентов.

– Здравствуй, Андрей, – ответил шеф, сохраняя неподвижность. – Присядь!

Генсек упорно молчал в гнетущем унынии. После заседания Политбюро он ушел в себя и тяжело переживал.

Андрей сидел в ожидании начала беседы. «Я для него не существую, – думал он про себя, – только мой мозг и язык, чтобы думать за него и говорить». Руки Брежнева с сохнущей кожей покоились на подлокотнике кресла. Они в разные времена пахли по-разному: сигаретным дымом, порохом, водкой. Но сегодня они кажутся безжизненными – он уже не курит, редко выходит на охоту и водку не пьет. «Времени подвластны все, даже генеральные секретари», – продолжал думать Андрей.

– Да, Андрей, я уже стар и ни на что не гожусь, – зарокотал рваный амплитудный баритон Брежнева. – Тебе, наверное, со стороны это виднее, – он повернул голову.

«Он читает мои мысли», – подумал Андрей.

– Ты знаешь, что такое демократия?

Андрей, не ожидавший от генсека экскурса в философию, сосредоточился.

– Это когда один за всех и каждый за себя, – продолжил Леонид Ильич рассуждать. – Правильно? Это у капиталистов, Андрей. Когда я был в Америке, я был в доме у Никсона, пили водку и болтали. Я ему сказал, что у нас другой принцип: один за всех и все за одного. Это коллективизм – так легче советскому человеку созидать и радоваться общим победам… Он понимал и уважал наши принципы – за это потом поплатился. У него большой дом. Когда я рассказывал об этом Вике, она рас-переживалась: где мы будем жить, когда ты уйдешь с работы, у нас то и дома нет. Я ей сказал, что с голоду не помрем. Ты меня понимаешь, Андрей? Я правильно сказал?

– Наверное, – согласился Андрей, продолжая думать о нем: «Гений общения. Никсон восхищался им и был буквально тронут его обаянием. Американская актриса после его поцелуя стала звездой в Америке. На встрече в Вене с Картером я его с тактом предупредил, что целовать этого президента не надо. Картер, хорошо знавший о старом русском обычае, наверное, с трепетом ждал этого момента, и когда увидел, что у генсека нет никакого желания выполнить этот обряд, то сам потянулся и напросился на поцелуй. Все аплодировали. Простая человеческая доброта была его силой, которая обезоруживала и заманивала политических противников в ловушку, и тогда вступало в действие его политическое чутье и хитрость, как