метод дипломатии. Так он протащил газопровод «Дружба» в Западную Европу – американцы не успели глазом моргнуть. Так он заключил Хельсинское соглашение о мире и безопасности в Европе. Так он начал и продолжал борьбу за разрядку международной напряженности. Сегодня по мере того, как он старел, многие его политические проекты стали пробуксовывать, и это даже начало сказываться на экономике страны».

– Политика делает и мир, и войны, – тихо проговорил Брежнев, – а политику делают люди по своим интересам. Попробуй пойми, у кого какие интересы! С заседания Политбюро я вынес мрачные мысли, Андрей: такое ощущение, как будто Устинову не терпится поиграть в войну; «отец дипломатии» Громыко устал от дипломатии – ему все равно; а Андропов вел себя странно и что-то замышляет. И никто не думал о судьбе советских солдат, которых они решили бросить в огонь войны. Я хорошо знаю, что такое война. Война выхолащивает в человеке его суть, меняет его. Начало окажется прогулкой на ветру, потом, когда прольется первая кровь, кое-кто возьмется за голову. Ты можешь себе представить? Лучше плохой мир, чем хорошая война. Кто это сказал, тот прав. Андрей, ты почему молчишь?

– Я вас слушаю, Леонид Ильич.

– К власти рвутся, – продолжал Брежнев мыслить вслух, – от власти пьянеют, потом, когда от нее устают и не знают, что с ней делать, наступает кризис. Тупик – это плохо. У нас научились идти к власти, но не умеют уходить, как это делают в Англии, например. Только тогда у нас будет стабильность. Как думаешь, Андрей, что будет со страной, если к власти придет какой-нибудь безмозглый демагог? – сам же ответил: – Он же развалит страну. В Политбюро есть силы, которые хотят разделить людей по национальному признаку, – он замолк, через минуту зашевелился и подтянулся в кресле, поворачиваясь к помощнику: – Я тебе не рассказывал один курьезный случай на войне?

– Какой?

– Когда мы небольшим отрядом десантировались на берег в районе Новороссийска, нам удалось сходу взять одну стратегическую высоту. Но из-за опоздания основных сил к вечеру дня нам пришлось ее оставить. Всю ночь не спали: думали, как ее вернуть. Утром следующего дня ни свет, ни заря слышу, как на высоте застрочил автомат Шпагина. Там, откуда ни возьмись, в бой ввязался наш солдат-одиночка. Чтобы поддержать его, мы стихийно бросились к высоте. Оказалось, это был Кузьмич, старый солдат с пышными буденновскими усами с Урала. Я спросил: «В чем дело, Кузьмич?» Он смутился: «Не накажете, товарищ комиссар, за самоволку?» – «Конечно, нет, – я ответил. – Наоборот, представлю к награде». «Когда отходили, я там, в блиндаже, забыл пачку сигарет, – начал Кузьмич рассказывать, – и как подумал, что немцы закурят, нервы не выдержали, и пополз туда под покровом ночи. Я их нашел и смачно закурил и даже одного фрица угостил, – он уже начал брехать, я подумал. – Потом думаю: давай-ка, я останусь, а то утром повторно придется приползать сюда. Я занял удобную позицию и с рассветом я пальнул по ночлегу». Кругом все засмеялись, покуривая оставшиеся запасы Кузьмича. Вот такой случай был, – Брежнев смолк, и расслабившиеся в улыбке черты лица стали сгущаться. – Андрей, покурить бы одну сигарету.

– Вам нельзя курить, Леонид Ильич, – произнес Андрей, по достоинству оценив хитрый дипломатичный подход шефа перед просьбой.

– Все-таки этот Чазов не соответствует званию академика, – сказал генсек досадливым голосом. – Никакого толка от его методов лечения не вижу. Был единственный «друг» для приглушения нервов, и то запретил. Есть, наверное, какая польза от никотина, раз мозг просит. Да ладно, – он сосредоточился, – Андрей, меня мучает еще один вопрос. Скажи, тебе не кажется странным, что американцы, видя перемещения наших войск на Юге, молчат?

– Может, маскировка войск хорошая, – предположил помощник генсека.

– Нет, – отрешенно произнес Брежнев, поворачиваясь к огню. – Они могут из космоса номера машины разглядеть. Если это будет американским капканом, то мы крупно попали: мы потеряем разрядку и доверие по всему миру. А это заведомо поражение, Андрей. Победить в войне без фронта невозможно, как сказал Огарков. Жалко, что я не могу ничего сделать против решения большинства. Как в Америке с вьетнамским, так и у нас появится поколение людей с афганским синдромом с поломанной жизнью и судьбами.

Направление в Афганистан

Сегодня, после получения дипломов об окончания училища Семен вместе с несколькими сокурсниками во второй раз оказался в кабинете начальника училища, а первый раз он был здесь год назад, когда женился и получал ключи от семейного общежития.

Старый полковник долго молчал – видно, ему было тяжело об этом говорить. Его глаза были почти сомкнуты, изучая документ, который лежал перед ним на широком столе.

– Вы сегодня получаете дипломы и подъемные, и я вас отпускаю на полную свободу на один месяц – отдыхайте и наслаждайтесь жизнью, – по тону было понятно, что он не договаривает что-то главное, – но через месяц вас ожидает спецподготовка в Москве, – он встал из-за стола, его лампасы засверкали. – Вы мои лучшие выпускники, и я вас посылаю, – он запнулся, дойдя до дверей и затягивая с разворотом, затем сунул руку в карман, достал носовой платок и слегка шмыгнул носом – что стесняться: все они годились ему в сыновья, – он развернулся, его старческая фигура неплохо вписывалась в угол кабинета на фоне алого Знамени части и портрета Суворова. – В наше мирное время, когда нет никакой угрозы Родине, я вас посылаю в Афганистан, на войну.

Это произвело эффект молнии и грома – никто и подумать не мог о таком распределении. Наступившая тишина стала враждебной. Полковник специально тянул, чтобы курсантов отпустило после шока.

– У меня только одно пожелание, сыны мои, – скорбно произнес он, – чтобы вы все вернулись живыми и здоровыми. В добрый путь и прошу простить меня, если что-то было не так за пять лет вашей учебы.

На выпускном вечере у Семена на душе скребли кошки: он всеми силами старался не выпустить наружу то, что мучило его внутри. Легкий хмель от шампанского помогал ему завесой от мысли о тяжелом и неизбежном расставании с любимой. «Я при ней никогда не произнесу слово «война»», – решил он для себя.

Они вернулись домой и зашли в комнату, включили свет. Простой студенческий быт: диван-кровать, торшер, письменный стол, одним словом, уголок жизни. Света была довольна вечеринкой, она сегодня много шутила, смеялась и выглядела самой красивой в платье, которое он купил ей накануне.

Она плюхнулась на диван.

– Здорово! Что еще надо в жизни! – она повернулась к Семену и тут же похолодела, увидев на его лице напряженность: – Что