– Думаю, все пройдет хорошо, если вести себя естественно и непринужденно. Поймите, и она волнуется, может быть, даже сильнее, чем вы. С возрастом сложнее менять уклад и приспосабливаться к новому партнеру, но зато приходит господин опыт и принятие ценности обычного счастья.

– Замечательно! Так и попробую. Не могу признаться вам в некоторых затруднениях интимного свойства. Все-таки вы по-прежнему женщина. Не направите к психологу мужского пола?

– Пожалуй, так будет правильно, – согласилась Олеся, имея в записной книжке внушительный реестр спецов по узким запросам.

Она оставила Гогену Марковичу контакты сексолога, собираясь предупредить доктора об нетривиальных качествах пациента. Олеся никогда не выходила за границы своих знаний и не изображала всезнайку, не занималась детьми и подростками, редко втягивалась в семейную психотерапию и отказывалась от зависимостей и сексуальных нарушений.

На «фейсбук» собрались помощники: замечательный детский психолог, настоящий врач-сексолог, семейный психотерапевт, системный расстановщик, психиатр, гештальт-терапевт и любимые психоаналитики, всегда готовые озвучить независимое экспертное мнение.

В пространстве социальных сетей Олеся сохраняла независимость и никому не навязывалась с проектами, не участвовала в совместных вебинарах, не просила публиковать статьи, не продвигала личную страницу и обходилась без скидочных акций, полагаясь на сарафанное радио и рекламу психологического центра. Олеся умела говорить «нет», когда затрагивались ее интересы и покушались на личное пространство, параллельно отличаясь чуткостью и терпимостью, снискав уважение коллегиальной братии.

В качестве недоразумения иногда все же попадались психологи, не питавшие к Олесе выраженной симпатии и обвиняя в излишней регламентичности. Она обижалась на нетактичные выпады, но не вступала в разборки, устраняясь и отказавшись от сравнений, заметив, что выход из оценочных суждений приносит положительные плоды. К сожалению, навык сформировался лишь спустя годы самоанализа. Когда-то она отмечала плюсы других психологов, но замечала свои достоинства, ошибочно полагая, что они более умные, чуткие, рассудительные.

В терапии Олесю напрягали клиенты со слишком «простыми» запросами, желающие узнать что-то конкретное или несущественное. Она недоумевала, почему они не соглашаются на длительный сеттинг и не улавливают абсурдности мгновенных инсайтов. Особенно сложно ей давались истеричные и экзальтированные личности. Олеся не поспевала за ходом их мыслей, а гремящая театральность отталкивала, хотя она умело маскировалась.

Раз в полгода из ниоткуда выползала ядовитая тоска, когда возникал яростный импульс отказаться от половины клиентов, взять внеочередной отпуск, закрыться в избушке в глухом лесу и читать Маркеса. В период уныния она противилась слабости и заставляла себя вновь заняться самообразованием, чтоб быть в курсе последних достижений науки и практики. Но как все успеть, когда нагрузка в клинике на пределе, когда энергии хватает только доползти до постели. Так проявлялись признаки эмоционального выгорания. От максимализма, как ведущего недостатка, не удалось избавиться.

Логически Олеся отчетливо понимала, что быть психотерапевтом и не иметь сторонних увлечений – скорый путь к деформации. Чтобы не походить на героев анекдотов про психологов, она имела разнообразные хобби: посещала театральные премьеры, выделяя «Современник» и «Сатирикон», занималась утренними пробежками и настольным теннисом и упивалась чтением детективов про серийных убийц и отважных следователей, не обходясь без подробного психоанализа преступников и полиции. Летом она улетала на море, предпочитая завораживающие пейзажи Крыма и Черногорские пляжи в компании проверенных боевых подруг, настоятельно избегая одиночества. А когда уставала от интенсивного общения, приезжала одна на лесную турбазу под Костромой с потрепанным томиком Чехова, чтобы восстановить равновесие медитацией и любоваться закатами, слушая мелодичное пение птиц. На отдыхе Олеся избегала курортных романов, обрывая любые попытки познакомиться, транслируя неприступность, даже нося обручальное кольцо, которое вовсе не избавляло от назойливых приставаний. Возвращалась в родные пенаты перерожденная, готовая свернуть горы. Первая рабочая неделя давалась тяжело, проявлялся постотпускной синдром, когда мешает лень и слабость, но все-таки обретается былая форма.

В отпуске Олеся не забывала про любимую маму, привозя ей оригинальные сувениры. Мать дорожила мнением дочери, ласково называя ее универсальным советчиком. Даже в супермаркете при выборе продуктов маму терзали сомнения, и от Олеси зависело, что взять на ужин – курицу или индейку. Субботними вечерами Олеся угощала ее белым вином и суши с креветками. Выпив, мать жужжала про ее одиночество, предлагая настойчивее искать достойного кавалера. Олеся послушно кивала, зная, что доказывать обратное бесполезно, проще согласиться и промолчать – верный способ избежать лишних претензий. Мать знала, что Олеся пропускает мимо ушей ее причитания, и умолкала, добавляя, что она взрослая и сама разберется.

…На третьем сеансе Виталина появилась минута в минуту, поразив резким преображением внешности: покрасила волосы в темный цвет и сменила прическу, представ в бежевом кардигане с вырезом, узких джинсах и туфлях-лодочках, держа на поясе алую сумочку со стразами.

Нутром Олеся чувствовала, будто что-то пошло не так, относившись придирчиво к столь разительным сдвигам, ожидая закономерный спад. Психотерапия всегда движется волнообразно. Внезапное улучшение состояния сменяется закономерным ухудшением. Заметные колебания нельзя упускать из внимания. Возможно, Олеся слишком придиралась к себе, ведь они только начали привыкать друг к другу.

Раскрываясь волнообразно, Виталина пускалась в пространные размышления, но как бы уходила от сути, скрывая что-то значимое. Олеся терялась в догадках, что предпринять – вмешаться более интенсивно, вскрыть болевые точки, или не форсировать события, выступив в роли медленного катализатора, умеющего ждать? Она так и не определилась с тактикой, успев принять молчаливого программиста с комплексом неполноценности и ролью великого обвинителя и тревожного клерка с заиканием и перепадами настроения из-за нескончаемой ипохондрии, а также сердобольную даму бальзаковского возраста с приступами мигрени. В двух случаях удалось достичь незначительного прогресса: программист прошел половину курса и намекал на окончание терапии, а клерк только начинал всерьез исследовать себя. Олеся сомневалась, что сможет научить его справляться с тревогой. Дама с мигренью вовсе отгородилась прочной стеной.

– Я размышляла о вашем задании, – вдумчиво произнесла Виталина. – И сразу нашла нечто общее в прошлых отношениях: мужчины уходили от меня по своей инициативе. Чем-то я их отталкивала, чем-то пугала, но я нашла в этом одно здравое звено, ведь полезно учиться мыслить позитивно?

– Да, очень полезно, – кивнула Олеся. – Продолжайте.

– Я брала что-то от них в плане опыта. Они учили меня жить, как бы пафосно не звучало. Вот именно Миша поражал твердостью характера, и на его фоне я становилась сильнее, крепла, что проявлялось в быту – я давала отпор обидчикам, научилась подавать голос в очередях. Если раньше боялась пискнуть, краснела, бледнела, избегала потенциальной конфронтации, то благодаря Мише появилась смелость. Я наблюдала за его поведением, как он общается с людьми, как улаживает недоразумения. Он делал это легко, не боялся заявить о себе и доказать