Она со всей силы пнула дверь, но только ушибла ногу. Финн выругалась и принялась расхаживать по комнате, через высокие окна глядя на небо, на котором уже начали показываться первые звездочки. Ее юбки зашуршали. Она раздраженно подхватила их, чтобы не мешали. Не стану я извиняться перед этой глупой слащавой куклой! Должен быть какой-нибудь другой способ выбраться отсюда! Когда Финн дошла до конца комнаты и развернулась, чтобы двинуться обратно, Гоблин приподняла треугольную черную голову и устремила на девочку аквамариновые щелочки глаз. Потом зевнула, показав длинный розовый язычок, и снова положила голову на лапы, зажмурив глаза.

— Нет, я не успокоюсь, — прошипела Финн. — Вот был бы дома дайаден, он встал бы на мою сторону. Он-то не поверил бы этой фифе!

Она порылась в одном из сундуков в своей гардеробной и отыскала маленький сверток, спрятанный на самом дне. В квадратный кусок желто-голубой ткани была завернута пара перчаток со стальными когтями и две специальные скобы из кожи и стали, надевавшиеся поверх башмаков. Там же обнаружились пригоршня длинных шипов, несколько воротков и моток веревки. Это было снаряжение Финн, сделанное для нее по приказу Изолт, жены Лахлана, в те дни, когда они все были повстанцами, замышлявшими свергнуть Майю Колдунью, фэйргийскую принцессу, колдовством заставившую бывшего Ри Джаспера жениться на ней и правившую страной с деспотичной жестокостью.

Финн даже присвистнула от удовольствия, когда это богатство с лязгом упало на пол, но тут же испуганно прикусила губу. Перчатки и скобки на башмаки стали ей малы. Когда Финн вскарабкалась на двухсотфутовую стену Лукерсирея, чтобы впустить Лахлана и его войско в город, ей было всего двенадцать. Теперь же ей почти исполнилось семнадцать, и с того времени она изрядно выросла. Вдобавок в сырой атмосфере старого замка веревка заплесневела, а местами и вовсе сгнила.

Она присела на корточки и расправила ткань на коленях. На небесно-голубом полотнище красовалась довольно странного вида желтая рука, пришитая корявыми стежками, а от нее отходили широкие желтые полосы, долженствующие обозначать собой лучи. Это был подлинный флаг Лиги Исцеляющих Рук, и при виде его у Финн защипало в носу. Она долго смотрела на него, потом снова сложила и засунула в наволочку вместе с шипами, воротками и небольшим молоточком.

В конце концов, ярость покинула Финн, оставив после себя подавленность и опустошенность. Она уселась в кресло перед огнем, хмуро вороша поленья кочергой. Звук поворачивающегося в замочной скважине ключа заставил ее быстро распрямиться, но это оказалась всего-навсего ее служанка, Райна, с едой на подносе. Ее сопровождали два стражника с суровыми лицами. Финн молча стояла, сжав кулаки и вздернув подбородок, а Райна поставила поднос на стол у камина и удалилась с насмешливым взглядом, в котором ясно читалось: «Так тебе и надо, несносная задира».

Сначала Финн решила, что не притронется к еде, но через некоторое время запах бараньего рагу сломил ее решимость, и она с жадностью набросилась на еду, сказав себе, что должна беречь силы, если хочет сбежать из замка. Хлеб, сыр и несколько плодов она завязала в одну из наволочек и пожалела, что так опрометчиво вытащила свой нож, который очень не помешал бы ей в пути. Даже проведя в одиночестве целый день, Финн не утратила решимости покинуть дом своих предков.

Утро занялось ясное и солнечное. Финн высунулась в окно, втянула носом ветер и выругалась. Ну вот, тихо и тепло, как летом, а она, точно преступница, заперта в собственном замке!

Внезапно у нее загорелись глаза. По крутой извилистой дороге, ведущей в замок, двигался караван из нескольких пестро раскрашенных фургонов, казавшихся еще более яркими в веселом солнечном свете.

— Циркачи! — завопила Финн. — Может быть, они принесли новости из столицы!

Кошечка, сидевшая у нее на плече, жалобно мяукнула. Лишь тогда Финн вспомнила о своем заточении и тут же сникла.

— Но ведь мама выпустит меня посмотреть представление? — спросила она у кошки, но та в ответ лишь прищурила свои аквамариновые глаза. С упавшим сердцем Финн смотрела, как разноцветные фургоны циркачей прокатились по мостику, который ради такого случая опустили, и исчезли за толстыми стенами замка.

Весь день Финн мерила шагами свои комнаты, надеясь, что мать смягчится и пошлет кого-нибудь освободить ее. Когда Райна принесла ей поднос с черным хлебом и сыром, она спросила у служанки, когда ее собираются выпустить. Райна пожала плечами, подняла бровь и без единого слова вышла за дверь, и Финн внезапно пожалела, что так скверно обращалась со своей служанкой. Но она всегда считала ее одной из своих главных тюремщиков и часто шпионила за ней, пытаясь узнать что-нибудь такое, что можно было бы использовать в качестве средства воздействия, чтобы заставить Райну не сообщать матери о ее поступках. Теперь Финн приходилось расплачиваться за свое поведение — и цена оказалась высока.

Со смесью ярости, досады и горя она смотрела, как стражники закрыли ее комнату. Похоже, решимость Гвинет ничуть не уступала ее собственной. Против воли ощутив какое-то незнакомое уважение к матери, Финн уселась и принялась ковырять свой скудный завтрак, строя и отбрасывая один план за другим.

Без прочной веревки и снаряжения Финн не хотелось предпринимать опасный спуск из окна. Она была как никогда исполнена решимости не извиняться за то, что ударила Брангин, но ей очень хотелось посмотреть на такую редкость, как представление циркачей. В караване было шесть фургонов, что говорило о большом составе труппы. Вне всякого сомнения, они будут петь и танцевать, жонглировать и демонстрировать всякие трюки, а может быть, даже покажут медведя, как Финн однажды видела в Лукерсирее. Кроме того, циркачи должны были привезти новости, по которым Финн просто изголодалась. Она могла бы попробовать хитростью сбежать из комнаты, но это лишь рассердило бы ее мать, и ее снова заперли бы в комнате, как только нашли — да и как она смогла бы посмотреть на циркачей и послушать их рассказы о столице и стране, если за ней будут гоняться по всему замку? Хотя, конечно, если ее никто не увидит…

Финн кое-как протянула весь длинный унылый день, дожидаясь, когда Райна принесет ей обед. Наконец солнце скрылось за горами, и ряды высоких сосен один за другим погрузились в темноту. Финн распахнула окно, и в комнату ворвался вечерний ветер, взметнув занавески и перелистнув страницы книг, разбросанных на столе. Она привязала к ножке стола веревку и выбросила другой конец в окно, потом вытащила крошечный шелковый пакетик, который всегда носила с собой в кармане. Финн встряхнула его, и в руках у нее оказался длинный черный плащ, в который она закуталась и накинула на голову капюшон. Ткань тихонько затрещала и заискрила, и ее обдало мимолетным холодом. Гоблин мяукнула, и девочка наклонилась и взяла кошку, спрятав ее в глубокий карман плаща.

Наконец раздался скрежет открываемого засова и скрип ключа в замочной скважине. Она затаилась в темноте, стараясь дышать как можно тише. Дверь открылась, и в холодную темную комнату полился свет. Пышная фигура Райны с фонарем в руке четко вырисовалась в желтом прямоугольнике двери. Она нерешительно ступила внутрь с подносом в руках.