— A-а… почему она зовет вас мамой?

Жанна прижала палец к губам, призывая меня говорить потише, и прошептала:

— Она всегда была очень активной и… независимой. Еще в прошлом году сама ходила за продуктами. И в церковь тоже. А потом как-то сразу сдала, вот и стала звать меня мамой.

Жанна опустила глаза и схватилась за брошь, которой был заколот воротничок серого платья. Мы вернулись в гостиную. Жанна включила проектор и показала мне, как повесить экран. На первом диапозитиве — младенец на столе.

— Беатрисе здесь месяц, — сообщила старуха, и тут же прибавила, — помню, помню.

Проектор тихо рокотал в потемках. Следующая картинка: тот же младенец на руках у бабушки. Жанна уже поседела, но взгляд еще не такой печальный, как теперь, а спокойное лицо светится тихой, смиренной улыбкой.

— Беатриса в парке. Справа — я.

Веселая девчушка играет с лопаткой, сидя в коляске. Прабабушка улыбается, вздернув подбородок, на голове шляпа с опущенными полями. Виноградная лоза присвистнула в камине.

— Пошла она у нас поздно, — сообщила Жанна. — В полтора года. Но в полгода уже что-то лепетала. Помню, как-то повезла ее в сквер в колясочке, а детишки поменьше нее уже пытаются ходить. Ковыляют кое-как, падают, конечно, а Беатриса смеется и говорит: «Ба, дети!»

— Следующую. Рождество шестьдесят четвертого года, Беатриса с мишкой. Когда я ей подарила мишку, она испугалась, даже закричала. А потом с ним не расставалась. И назвала его, как меня, Астрид. А в шестьдесят седьмом потеряла его в автобусе. И потребовала, чтобы мы заявили в полицию о пропаже, так что пришлось пойти с ней в участок. Инспектор пообещал, что начнет расследование, и она сообщила его приметы.

На следующем слайде Беатриса на пляже в купальнике. Я вопросительно взглянул на бабушку, а она, улыбаясь, кивнула и нажала на кнопку.

— Пропускаем, — скомандовала Астрид.

Жанна, не убирая пальца с кнопки, опять нажала. Я едва успел заметить Беатрису на плечах у какого-то мужчины, и слайд сменился следующим.

— Ее первый матч, — протрубила Астрид. — Ей было семь лет.

Светловолосая девочка с длинными волосами стояла, поставив ногу на мяч и зажав под мышкой кубок.

— Она играет в футбол? — спросил я.

— В баскетбол, — уточнила Жанна с уважением. — Она и сейчас играет за клуб из дивизиона «А».

— Спортивное общество «Севинье», — расшифровала Астрид. — На прошлой неделе они просто разорвали Сошо. Восемьдесят восемь — восемьдесят семь!

— Разорвали? — переспросила Жанна, округлив глаза.

— В клочки! Да куда этим «Сошо» до наших!

— Вы давно знакомы с Беатрисой? — спросила Жанна.

— Не задавай идиотских вопросов! Он же только что принял баскетбольный мяч за футбольный. Давай показывай дальше, он должен ознакомиться. Расплывчато немного, но ничего. Это на дне рождения, ей — восемь лет, мы подарили ей электрический поезд. Она просто в шоке!

Входная дверь открылась, и я затаил дыхание. Шаги в прихожей. Я по-прежнему не отрываясь смотрел на девочку, прицепляющую к поезду вагончик.

— Ну, вот и она! — воскликнула Астрид. — А мы как раз о тебе говорили.

Беатриса замерла на пороге. Я медленно поднялся. Она была в черном пальто, с пакетами под мышкой. Посмотрела на меня, на экран, на проектор.

Прищурила глаза, резко повернулась и вышла. Я хотел ее догнать. Входная дверь снова хлопнула.

— Не обращайте внимания, — спокойно сказала Астрид. — Это в ее духе. Давайте смотреть дальше.

Я снова сел, в горле у меня пересохло.

— Девять лет, на берегу Марны.

И еще тридцать слайдов, пока Беатрисе не исполнилось двадцать и в гостиной не зажегся свет. Ее лицо, тело, сцены ее жизни вытеснили все мысли из моей головы. Жанна остановила меня, когда я уже выходил за ворота.

— Будьте с ней поласковее, — прошептала она. — Попытайтесь… Наберитесь терпения.

Она попрощалась со мной за руку и вернулась в дом. Я медленно брел от фонаря к фонарю, и в голове вспыхивал слайд за слайдом.

Три дня я следил за Беатрисой. Видно, красный «ситроен» сломался: она ездила на метро. Я караулил на станции Бланш; как только подъезжал поезд, прятался. Она возвращалась к обеду, а после обеда опять уходила и возвращалась вечером. В самое разное время, но всегда спешила, как будто опаздывала. Всякий раз, когда она появлялась, я испытывал странное волнение, словно все еще сомневался, что она существует. Она меня не видела.

А рядом с турникетом, под рекламой турфирмы, сидел мужчина в черном пиджаке. Прямо на полу он написал мелом:

«Я только из больницы.

Нет денег.

Болен.

Нигде жить.

Хочу есть.

Хочу пить».

И утром, как только приходил, бросал себе в блюдечко три франка, чтобы завлечь людей, которые шагали прямо по его надписи, стирая ее. Потом он приписал еще:

«Плевал я на вас».

Беатриса вышла из поезда и заспешила к лестнице. В плаще, волосы стянуты резинкой в хвост, очки на кончике носа. Я сразу забился в уголок. Она прошла мимо нищего и вдруг вернулась обратно. Ткнула пальцем в одну из строчек, спросила, что написано. Он прочитал свое послание, она жалобно улыбнулась:

— Надо писать «негде»…

— Что?

— «Негде жить». Смотрите.

Забрала у него мел, встала на колени, поправила.

— Вот так!

Поднялась, взглянула на него, дружелюбно объяснила:

— Так будет лучше…

Сделала два шага и снова остановилась, вернулась, открыла кошелек. Нахмурилась. Перебрала купюры, спросила у нищего, нет ли у него мелочи.

Тот только плечами пожал. Она положила пятьдесят франков, забрала из блюдечка три монеты, сказала, что это ей на проезд, и вышла из метро. Я — следом. Она перешла площадь Бланш под отчаянные гудки машин и стала подниматься по улице Лепик. Заходила то в один магазин, то в другой, до меня долетали обрывки разговоров.

— Да вы их просто разгромили! — ликовала булочница.

— Ну да! — радостно подтвердила Беатриса.

— Даже в газете написали.

Беатриса заплатила за багет, прошла метров двадцать и скрылась в аптеке, с каждым продавцом ей было о чем поговорить, и у мясника она заканчивала фразу, начатую в овощной лавке.

— Нынче люди экономят на хорошей еде, — отвечал ей мясник. — Едят одни бутерброды, да в «Макдоналдсе», а потом удивляются, почему болеют. И давай травить себя таблетками!

— Что же вы хотите? На продукты страховка не распространяется. Болеть выгоднее.