Обрадованная, Алессия с новыми силами возвращается в прачечную, подхватывает свежевыглаженное белье и направляется в спальню.

Только здесь серые стены и темные деревянные панели, остальные комнаты выкрашены белой краской. Над широкой деревянной кроватью – таких широченных Алессия в жизни не видела – большое зеркало в позолоченной раме. А на противоположной стене – две огромные черно-белые фотографии: обнаженные натурщицы повернулись к фотографу спиной. Стараясь не смотреть на откровенные фото, девушка оценивающе оглядывает комнату. Ну и бардак… Быстро повесив рубашки в шкаф – это не просто шкаф, а целая гардеробная, пожалуй, побольше, чем спальня Алессии, – она кладет выглаженное белье на одну из бесчисленных полок. В шкафу тоже беспорядок. Так было и в тот день, когда Кристина впервые показала Алессии эту квартиру. Пожилая горничная не обращала внимания на бардак, а Алессия решила, что однажды приведет огромный шкаф в порядок. Только не сегодня, иначе не хватит времени поиграть на рояле.

Повернувшись к шкафу спиной, Алессия раздвигает шторы на высоких, от пола до потолка окнах и бросает взгляд на Темзу. Дождь перестал, однако вокруг все по-прежнему серое – и улица, и река, и деревья в парке. Приглушенные серые тона. Ничуть не похоже на ее родные места, на ее дом.

Нет. Ее дом теперь здесь. Алессия прогоняет грусть, неумолимой волной поднимающуюся в груди, выкладывает на прикроватный столик все, что вытащила из его джинсов, и принимается за уборку.

Мусорную корзину она опустошает в последнюю очередь, высыпает содержимое в черный пластиковый пакет, старательно отворачиваясь от использованных презервативов. Это зрелище ввергло ее в ступор еще при первой уборке, да и теперь девушка всякий раз с трудом справляется с потрясением: как может один мужчина использовать столько презервативов? Гадость какая!

Алессия идет по квартире, убирая, протирая пыль, натирая до блеска столики. Приводит в порядок все помещения, но не заходит в единственную комнату, дверь в которую Кристина приказала ей никогда не открывать.

Протерев полы и удостоверившись, что у нее осталось еще полчаса, Алессия уносит ведерко с чистящими средствами в прачечную и перекладывает выстиранную одежду в сушильную машину. Снимает халат и прячет шарф в задний карман джинсов.

Черный пакет с мусором она оставляет у входной двери, чтобы вынести на улицу и выбросить в контейнер в переулке за домом. Приоткрыв входную дверь, Алессия вертит головой, оглядывая пустой коридор. Хозяина нет. Все в порядке. В прошлый раз, убирая эту квартиру без Кристины, она побаивалась, что хозяин вернется. Но раз он ушел и попрощался, пожалуй, стоит рискнуть.

Девушка торопливо шагает по коридору в гостиную и садится за рояль, наслаждаясь минутами покоя. Черный блестящий инструмент мерцает в отблесках восхитительной люстры, которая висит прямо над ним. Алессия нежно проводит пальцами по золотистой лире, выгравированной на крышке и по словам под ней:

STEINWAY & SONS

На подставке рядом с рукописными нотами – неоконченной пьесой – лежит карандаш. Все как в прошлый раз. Алессия читает ноты и слышит мелодию – печальную, полную одиночества и меланхолии. Музыка задает вопросы без ответов, блуждающие в бледно-голубой и светло-серой палитре. Как же связать глубокую, задумчивую мелодию с невежливым, но привлекательным мужчиной, которого она встретила утром? Может быть, он композитор?.. На старинном столике у противоположной стены едва помещаются компьютер, синтезатор и что-то вроде звукового пульта. Пожалуй, здесь вполне мог бы работать композитор. А на стене несколько полок, набитых старыми пластинками; она знает, что там, потому что не раз смахивала с них пыль. Хозяин квартиры увлеченно коллекционирует музыкальные записи.

Отогнав неуместные размышления, Алессия разглядывает клавиши. Сколько же времени прошло с тех пор, как она играла на рояле? Недели? Месяцы? От страха, смешанного с раздражением, в груди на мгновение заканчивается воздух, и девушка в отчаянии разевает рот, как рыба, а к глазам подступают слезы.

Нет. Только не здесь. Она не разрыдается. Подсчитав наконец, что в последний раз ее руки касались музыкального инструмента больше месяца назад, Алессия цепляется за рояль, борясь с острым приступом ностальгии. Сколько всего случилось за этот месяц!

Она прерывисто вздыхает, пытаясь успокоиться. А потом вытягивает пальцы и нежно касается клавиш.

Белые. Черные.

Знакомое с детства ощущение несет покой. Она хотела бы подольше насладиться этими мгновениями и раствориться в музыке. Повинуясь мягкому движению Алессии, рояль издает звук аккорда в ми миноре. Звук получается чистый и сильный, требовательный, ярко-зеленого цвета, как глаза хозяина квартиры, и в сердце Алессии пробуждается надежда. «Стейнвей» идеально настроен. Она принимается играть знакомую пьесу «Кукушка», которой всегда разогревает пальцы; клавиши скользят мягко, податливо. Пальцы летят по клавиатуре в темпе vivace[5], и, забыв о тревогах, страхе, напряжении и горестях последних недель, Алессия растворяется в музыкальном разноцветье.

Один из домов, принадлежащих семье Тревельян, находится на Чейни-уолк, недалеко от моей квартиры. С тех пор как умер отец, Тревельян-Хаус, построенный в тысяча семьсот семьдесят первом году Робертом Адамом, служил домом Киту. С этими стенами у меня связано множество детских воспоминаний – и счастливых, и не очень; теперь особняк принадлежит мне, и я волен обойтись с ним, как пожелаю. Точнее, дом принадлежит переданному мне трасту. При виде очередного свидетельства моей новой жизни я встряхиваю головой и поднимаю воротник пальто, чтобы согреться. Холод атакует меня не снаружи, а изнутри.

«Какого черта мне делать с этим домом?»

В последние два дня я избегал Каролину и представляю, как она на меня злится. Нам придется встретиться, нельзя прятаться вечно. Помедлив на ступеньках, я задумчиво шарю в кармане. Может быть, открыть дверь своим ключом? Или не стоит? Ключ был у меня всегда, но врываться без предупреждения как-то невежливо.

Глубоко вздохнув, я дважды стучу в дверь. Спустя всего несколько секунд створка открывается, и меня приветствует Блейк, наш дворецкий, который служил моему отцу еще прежде, чем я появился на свет.

– Лорд Треветик, – склоняя в поклоне лысеющую голову и придерживая дверь, произносит он.

– Блейк, давай без церемоний, – прошу я и шагаю мимо него в холл. Блейк молча принимает мое пальто. – Как поживает миссис Блейк?

– Она здорова, милорд. Весьма опечалена недавними событиями, конечно же.

– Как и мы все. Каролина дома?

– Да, милорд. Леди Треветик в гостиной.

– Спасибо. Я пройду к ней.

– Как вам угодно, милорд. Желаете кофе?

– Да, пожалуйста. И вот что, Блейк. Обращайся ко мне как прежде, «сэр». Этого вполне достаточно.

После короткой паузы Блейк кивает.