выхватил у дремавшего стоя надзирателя кнут, и с диким воплем набросился сначала на тех рабочих, что несли в больших носилках мрамор для внутренних стен, затем – на тех, что несли огромное бревно. Менхеперр кричал что-то про тьму и большую змею, избивал несчастных кнутом, смеялся и плакал.

Охрана напряглась, а вся свита фараона в первые секунды пребывала в недоумении, молча наблюдая за выходкой своего вечно нетрезвого друга. Взглянуть на реакцию уже не дремавшего  царя боялись. Вначале он смотрел на машущего плетью Менхеперра и на ускоряющихся под его ударами рабочих несколько растерянно. Он сомневался – проснулся ли уже или видит странный сон, навеянный ярким солнцем и остатками хмеля. Потом фараон засмеялся. Смех его был громкий и даже немного пугающий своей искренностью. «Смотри! – говорил Хуфу, брызгая слюной, подошедшему Хемиуну, архитектору пирамиды, – Смотри, как забегали! А ты говорил – быстрее работать не могут. Ай да Менхеперр, шакалий сын!».

Люди из свиты, повинуясь рефлексу, тоже разразились привычным ненастоящим хохотом.

«Да, Артурчика, видать, взяло сильнее нашего», – подумал Нумий, глядя на хохочущего Рахотепа.

«Ага, Серёга, не говори, – подумал Рахотеп, – его в Египте постоянно развозит. Видать действует исторический фактор: угнетённый народ, исход в землю обетованную, вся херня… В Турции он так себя не ведёт никогда».

«В Турции… почему он вспомнил про Турцию?! – пронеслось в голове у Сергея Петровича, который только что был причетником Нумием, а теперь очнулся и осознал себя Заганос Пашой, великим визирем  султана Мехмеда второго, завоевателя Византии. «Дык в Турции бизнес у меня: отели, девочки, туризм короче. Баксов немерено сюда влил. Потому я и вспомнил…».

«Что?»

«Я говорю – чего ты виноград не ешь? Сладкий, как песня гурий!», – прозвучал голос Зенгира, пузатого богача знатного рода, который попал в окружение Султана благодаря огромным финансовым вливаниям в его военное дело.

Великий визирь пришёл в себя и посмотрел на огромный серебряный поднос, на котором лежала целая гора гроздей сладкого местного винограда. Все неясные мысли, явно насланные злым шайтаном, выветрились из его головы, и он снова окунулся в дружескую атмосферу победного пира.

Перед огромным персидским ковром с яствами и кувшинами сидели и лежали несколько человек. Во главе почтенно восседал, скрестив ноги, сам Великий султан в праздничном наряде из белого и синего шёлка, в белоснежном, украшенном рубинами и сапфирами тюрбане. По сторонам располагались его ближайшие соратники: вышеупомянутый Великий визирь полулежал прямо напротив султана, справа сидел Махмуд паша, полководец и глава стражи, слева – Юсуф, и, собственно, Зенгир.

Юсуф, имевший такую же слабость к гашишу, что и Дмитрий Дмитриевич, был, подобно Зенгиру, богатым толстяком, всегда находящимся при Султане, кроме тех случаев, когда оный отправлялся на поле брани. Битв оба богатея не любили по причине сильного страха перед оными, и предпочитали отправлять свою преданность большими платами  на содержание янычар и войска.

Мехмед второй, как истинный могучий воин и блестящий полководец, веселился всегда сдержано, даже празднуя большие победы. О его соратниках этого сказать было нельзя. Поесть, выпить, отведать кальян и развлечься с женщинами (особенно – с пленными неверными) они были совсем не дураки. За окнами была ночь, слышались редкие крики о пощаде и душераздирающие вопли. Хрипы и стоны посаженных на кол последних защитников павшего Константинополя были, конечно же, не слышны. Подходил к концу третий, последний день, отпущенный султаном на разграбление города.

За дверьми большой комнаты дворца, где трапезничал сейчас Мехмед, то и дело слышались шаги: это воины носили тела убитых пленных женщин, не прошедших отбор в гарем.

Тучному Юсуфу было жарко. Он сидел, отдуваясь, и по толстым щекам его тёк пот. Вина и женского тела ему более не хотелось, а хотелось только спать, но он изо всех сил держался, стараясь не подавать вида. «Каков же он все-таки…, – думал Юсуф, глядя на Султана, который тихо что-то рассказывал о недавнем сражении, – он воистину превзошёл даже и отца своего в деяниях. Да мог бы я или мои предки себе представить, что когда-нибудь мы – кочевники – будем править здесь, на землях ромеев! Могли ли подумать, что Величайший из богатейших городов будет лежать у наших ног?! Кто знает, может это и правда не только закат ромеев, но восход нашего великого солнца?! А всё же надо в Стамбуле ещё отель прикупить, пока жаба не задушила, а то Диман весь город скоро скупит…»

Последняя мысль прозвучала в голове Юсуфа на неизвестном языке, и была столь странной, скомканной и чужой, точно сам шайтан, будь он проклят, нашептал ее своими нечестивыми устами. Юсуф вздрогнул и побледнел. Его начало мутить и он понял, что сейчас его вырвет. О, Всевышний! Вырвет прямо на праздничную трапезу султана…

Мехмед заметил происходящую с Юсуфом беду и тут же дал знак янычарам, что взялись ниоткуда, будто вышли из стен. Они с трудом подхватили толстяка под руки и едва успели подтащить его к окну, прежде чем того стошнило.

«Эх, друг Юсуф, да продлит Аллах тебе жизнь, зачем же так налегать на еду и кальян?!», – с улыбкой сказал султан, когда Юсуф, шатаясь, подошёл назад к своему месту. «Грешен, Великий султан. Все потому, верно, что радость большая от победы».

Мехмед тихонько засмеялся, остальные улыбнулись и добродушно глядели на Юсуфа.  «Вижу, ты устал. Ступай спать, друг», – сказал султан, кивая на дверь.

Юсуф был несказанно рад своему спасению. Раскланявшись, он с огромным облегчением побрел в свои покои спать, вытирая на ходу бороду.

Оставшиеся продолжили раскуривать кальяны и слушать султана, который теперь говорил о том, в какой небывалой красоты город он превратит Константинополь. Он говорил, сколько он хочет построить в городе мечетей и медресе, и с каким глубоким почтением будут относиться к османам жители западных и восточных стран – и рыцари – посланники западных царств, и арабские купцы.

Заганос паша говорил, сверкая ястребиными глазами, что в силах Султана обратить западных  и всех прочих неверных в трепет, стоит только его войску оказаться на их землях. Махмуд паша и Зенгир рассуждали, что надо теперь, когда есть золотая бухта и открыты все моря, строить огромный флот, дабы покорять прибрежные земли запада, склоняя их к службе османам. Мехмед второй легонько кивал и отвечал, что да будет все так, если только будет на то воля Всевышнего.

Юсуф долго шёл сквозь сумрак коридора мимо больших окон, мимо редких факелов на стенах и неподвижных стражников. Ему снова становилось плохо. В проём одного из окон его стошнило опять. Он понял, что заблудился