Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Точно! Зато я далеко пойду. Вот к Марку же пошла… Ой, чуть не забыла! – спохватилась Янка. – Он же тебе какую-то книжку передал.
Она порылась в сумке.
– Вот, держи! – Янка снова села рядом и положила книгу Кире на колени.
– Сказал, ты просила.
Кира ничего не ответила. Конечно, она не просила, не знала даже, что это за книга, но признаваться в этом Янке почему-то не хотела.
Она посмотрела на обложку. Николай Гумилёв.
Янка заглянула через плечо.
– Чего там?
– Стихи… – машинально ответила Кира и тут же осеклась.
Янка стала переодеваться. Кажется, она думала уже совершенно о другом.
– Так есть охота, – сказала она. – Надо пойти помочь бабуле приготовить чего-нибудь вкусненькое. Догоняй.
И Янка неслышно выскользнула за дверь. А может, Кира её просто не слышала, потому что, листая страницы, увидела обведённое карандашом название… Она читала стихи, несомненно, предназначенные Марком ей, и душа её наполнялась счастьем.
О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
В человеческой, тёмной судьбе
Ты – крылатый призыв к вышине.
Благородное сердце твоё —
Словно герб отошедших времён.
Освящается им бытиё
Всех земных, всех бескрылых племён.
Если звёзды, ясны и горды,
Отвернутся от нашей земли,
У неё есть две лучших звезды:
Это – смелые очи твои.
И когда золотой серафим
Протрубит, что исполнился срок,
Мы поднимем тогда перед ним,
Как защиту, твой белый платок.
Звук замрёт в задрожавшей трубе,
Серафим пропадёт в вышине…
…О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
Кира посмотрела в окно. В глазах у неё стояли слёзы.
– Бабуль, а бабуль, – сказала Янка, дожёвывая кусок брусничного пирога, – ты никого в нашем самоуправлении не знаешь?
Варвара Александровна отряхнула передник и села рядом.
– Как же не знать, знаю. Там, кажется, Зина из третьего дома работает. Хорошая такая тётка, только поесть любит. А тебе зачем?
– А я, бабуль, жаловаться к ним пойду, – сообщила Янка и отхлебнула чаю. – Дай-ка мне, пожалуйста, ещё пирога.
Бабушка протянула внучке кусок и обеспокоенно спросила:
– На кого это ты жаловаться собралась? Уж не на меня ли? Смотри, пирога больше не дам!
Янка засмеялась и позвала Киру:
– Если ты через пять минут не придёшь, бабуля весь пирог съест!
– Иду, – откликнулась Кира откуда-то из глубины дома.
Варвара Александровна покачала головой:
– Шальная ты у меня, Янка, ветер в голове! Я в твои годы не жаловалась. Это только после шестидесяти жаловаться положено.
Янка подогнула под себя ноги и подалась вперёд.
– У тебя просто такого повода не было, – она хитро сощурилась. – А вот если бы у тебя поле футбольное украли, что бы ты на это сказала?
– Как же можно поле украсть? – растерялась бабушка. – Это же не кошелёк какой-нибудь, в карман не положишь!
– Зато небоскрёб на нём возвести любой дурак может, – ответила Янка. – Правда, Кира?
Кира, которая только что вошла на веранду, посмотрела на подругу.
– Правда, – несколько рассеянно отозвалась она. – А вы о чём?
Янка вздохнула:
– Я говорю, поле наше – тю-тю! Жаловаться надо, и баста. А бабуля не понимает, говорит, рано ещё.
– Спасибо, – поблагодарила Кира Варвару Александровну – та успела налить ей чаю и положить кусок пирога. – Ну как же рано, уже девять вечера.
Янка помотала головой.
– Да бабуля не про время, а про возраст.
– Ну, в общем, это одно и то же, – вздохнула бабушка, подперев рукой щёку.
– Короче, – подытожила Янка. – у бабули там какая-то Зина работает. Надо к ней идти.
– Да разве я это говорила? – удивилась бабушка. – Я только сказала, что знаю, где она живёт.
– И что она любит поесть, – перебила Янка. – Этого вполне достаточно для тесной дружбы. Я ей скажу, что я внучка её давней подруги.
Варвара Александровна возвела глаза к потолку.
– Какой подруги, я же её пару раз всего в очереди за молоком видела!
– А я считаю, этого вполне достаточно, – Янка подняла палец вверх. – Молоко сближает!
Кира поперхнулась чаем.
– Настолько, чтобы тебе эта тётя Зина поле отвоевала? – спросила она.
– Настолько, – настаивала Янка. – Она тебя, бабуля, сразу вспомнит. Твоё платье в зелёный горошек трудно забыть.
– Перестань, – отмахнулась Варвара Александровна. – Давайте лучше доедайте и в картишки сыграем. В подкидного дурачка.
– Только, чур, не в переводного, – буркнула Янка. – А то я вечно проигрываю.
Бабушка смахнула со стола крошки и достала колоду.
Кира любила играть с Варварой Александровной в карты. Не потому, конечно, что была любительницей азартных игр. Просто ей нравилось смотреть, как меняется выражение лица Янкиной бабушки: удивление сменяется радостью, задумчивость – сомнением. Варвара Александровна сжимала свои карты в руке и всегда раскладывала их по мастям. Поэтому каждый раз, после того как она брала следующие, девочки ждали, когда она разложит их в нужном порядке. Благодаря этому можно было предположить, пришёл бабушке козырь или нет: она всегда ставила их вперёд. Янка этим пользовалась. К тому же иногда она видела карты в отражении бабулиных очков.
Так они сидели и играли. На веранде горела лампа под абажуром. Оранжевый свет выхватывал из темноты стол с потёртой скатертью, слегка загорелые лица девочек, сосредоточенное лицо бабушки и старый будильник. Часы мерно тикали, за окном тихонько шелестели деревья, где-то вдалеке гудел поезд. От этих звуков становилось тепло и уютно. Так, как бывает только летними вечерами на даче.
Кире снился город. Они с Марком гуляли по набережной. Кира то и дело оборачивалась, боясь, что их увидят. Марк, кажется, не замечал её волнения.
Вдруг вдали заиграла музыка, и они прислушались. Это была птичья песня.
– Слышишь? Дрозд, – сказал Марк и протянул Кире ландыши.
Кира вдохнула аромат белых цветов. Ей стало спокойно и весело. Глупо, наверное, смотрелась она среди серьёзных, сосредоточенных людей. Шла и улыбалась, счастливая. Улыбалась и плакала, и вдыхала аромат ландышей. Просто шлёпала по лужам, смотрела в небо, кружилась и смеялась, и пела, пела, пела…