— Ничего мне не надо, дедушка. Мне бы только на остановку. Может, кто подвезет…

— Погоди, сейчас подвезем! — И не успела ошарашенная девица испугаться, как дед молодецки свистнул, и откуда-то из лесной чащи грянула удалая тройка. Кони цвета яркой луны били снег копытами. Настя почему-то уже сидела в санях. Невесомый мех укутывал ее от бровей до носков сапог.

Настя пыталась вспомнить что-то давно забытое, знакомое и вдруг вскрикнула:

— Батюшка Мороз Иванович!

— Правильно, золотко, признала! Ну говори, чего хочешь!

В первую же секунду, вместо размышлений по поводу того, а не глюки ли у нее, перед Настиным взором замелькали кадры доморощенного боевика, где трое рослых парней вламывались в Борькин коттедж. А сама Настя с прекрасным и суровым лицом вершила праведный суд. Не успев ничего произнести, она услышала:

— Будь по-твоему! — И тройка понеслась.

Дальше действие точно соответствовало Настиному сценарию: дверь вылетела, как фанерная, псы кинулись, повизгивая, лизать шубу Деда Мороза, рослые парни держали оседающего Бориса. Настя поглядела на посеревшие лица обидчиков — и справедливый суд ей вершить расхотелось. Анастасия окунула зардевшуюся щеку в голубой мех и пошла на крыльцо.

— Ну и ладно, ну и правильно, — забубнил дед. — Чего себе праздник портить? — Неожиданно молодо он сгреб Настю в охапку и бережно усадил в сани. — Куда теперь прикажешь? Может, в Париж?

— Не знаю, — равнодушно молвила Настя.

— Ладно, я тебе сначала свои хоромы покажу.

Тройка рванулась сквозь ночь. Дед Мороз вел себя как безумный, свистел, хохотал и пугал всякую нечисть. Очень скоро Настя и ненормальный старик очутились в странном и веселом доме.

В круглых и овальных комнатах зажглись свечи, зазвенели стеклянные колокольчики, заблестели узорные зеркала. Дед усадил Настю в царское кресло, скинул шубу, и оказалось, что одет он в музейный бархатный кафтан, а фигурой смахивает на новоявленного Рембо.

Не успела Настя задуматься, сколько же дедушке годков, как на инкрустированный самоцветами столик тот водрузил блюдо с дичью и серебряные стаканчики с водкой. А потом начал доставать из высокого дубового буфета бутылочки, кувшинчики и, наконец, огромный поднос, на котором возвышался белоснежный дворец из мороженого.

Они ели, пили, болтали. Потом запели дуэтом: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня!» Бас и нежный грудной женский голос сливались… Никогда еще у Насти не было такого замечательного Нового года. Они до слез хохотали, рассказывая анекдоты и вспоминая сцены на даче у Борьки. Незаметно перешли на «ты».

— Слушай, Мороз, — не выдержала Настя, — а кто ты на самом деле?

— Дед Мороз.

— А серьезно?

— Если серьезно, я и Дед Мороз, и Лесной царь, и многое другое. Без подделки. Последний из могикан. Кажется, никого больше не осталось. Может, мы были аномалией.

Мороз посерьезнел, замолчал. Потом вскинулся:

— Ну, пора за дело!

— За какое? — не поняла Настя.

— Желания загадывай! Новогодний Париж хочешь посмотреть?

«Дался ему этот Париж, — разозлилась Настя. — Мне и тут хорошо». Она свернулась клубочком в кресле и смотрела на огоньки свечей в цветных стеклах буфета.

— Нет, дорогая, так дело не пойдет. Я обязан предоставить тебе жениха, лучшего из лучших.

— Да не нужен он мне. Морока одна. Все равно сбежит.

— Не сбежит! — отрезал Дед Мороз.

Настя глянула в его решительное лицо и поняла, что свадьба неминуема.

За женихом махнули не в Париж и даже не в собственную столицу. Настя грустно твердила: «Какая разница!», и странная пара явилась в местный кабак «Центральный».

Скинув меха, Анастасия обнаружила на себе струящееся, будто ручей подо льдом, платье. Молодеющий час от часу Дед Мороз демонстрировал публике, что такое элегантный костюм. Музыканты неожиданно хорошо заиграли забытый вальс. Усталый свет долгой ночи сменился волшебным мерцанием.

К Насте повалили женихи. Казалось, что в провинциальном кабаке «Центральный» происходит заседание ООН и Олимпийские игры одновременно. Настя устало качала головой, пожимала плечами… Ее даже не воодушевляло, что лучшие шлюхи города завороженно пялились на нездешнее платье и вереницу заморских гостей, подходивших к Настиной руке.

Хозяйка льдистого платья не замечала производимого фурора и все поглядывала на красивое, словно застывшее лицо Деда Мороза. Настя ничего не соображала, кроме того, что вот сейчас, через мгновение все оборвется и она никогда больше его не увидит.

— Ну! — в очередной раз вернул ее в реальность Мороз. — А этот чем не хорош?!

Настя подняла тоскливое лицо. Мороз смотрел на нее с тревогой и, как показалось, с нежностью.

— Я хочу в мужья тебя! — неожиданно выпалила она в отчаянии.

Он опустил лицо в ладони, потом, разом встряхнувшись, заговорил быстро и зло. Настя напряженно силилась разобрать смысл, но поняла только, что — «нет».

Она встала и сквозь танец яркой толпы вышла на синюю предутреннюю улицу. Ей было стыдно и тяжело. Мороз догнал ее и поймал, как зверька, в распахнутую шубу.

Опять мчались через лес, уже светлый, но на этот раз молчали. В доме он пытался поить ее водкой и долго, сбивчиво говорил:

— Ты не понимаешь, кто я. Я — другой! Формула жизни другая… Я пытался, экспериментировал… ничего не вышло. Я погублю тебя! Нужна такая же аномалия природы, как я. Все другое замерзает. Понимаешь?!

Он отвернулся к окну. Настя облизала соленые от слез губы и вытерла мокрый кончик носа. Подошла к нему со спины и, когда он повернулся, быстро привстав на цыпочки, вдруг поцеловала его в твердый рот — нежно и сильно.

Минуту они постояли, глядя друг на друга. Внезапно Настя расхохоталась, а Мороз, взявшись за сердце, рухнул в кресло.

Потом они ели мороженое, играли на клавесине в четыре руки… а еще позже, собственно, и началась их сказка.

Что теперь? Настя вяжет крохотные пинетки и размышляет, что имя Снегурочка, конечно, оригинальное, но пусть уж лучше дочку зовут Дашенькой. Настин папа играет с Морозом в шахматы и пристрастился к езде на тройке. Да, вот еще: зимы стали отвратительно теплыми. Но что поделаешь, Настя — девка горячая!

Катюша зятя невзлюбила сразу. Во-первых, он был Лилечке не пара. Ну что это за муж, который жене до уха еле-еле макушкой достает? Во-вторых, он оказался каким-то не своим: все «извините», «будьте любезны»… Нет, не то чтобы Катюше нравились грубияны… Но в мужчине, по ее мнению, главным была мужественность. А тут… Ушки розовые оттопырены, глаз за очками не видно. И чем он только Лилечку взял? Она же красавица: волосы черные, глаза синие.