чаще удивлялась: как она могла выйти замуж за Колю Губанова? Зачем она это сделала? Смутно припоминала, что, кажется, очень хотела обрести мужа, родить ребенка, завести полную семью… Тогда ей было всего девятнадцать, замужество казалось самодостаточной ценностью, а Коля, рослый, статный и привлекательный, так красиво за ней ухаживал! Разве могла она подумать одиннадцать лет назад, что ей будет смертельно скучно рядом с ним? Его, кажется, корежит от одного только упоминания о поэзии. И вообще ему ничего не интересно. Пресный он. Недалекий. Сидит в своем отделе кадров, бумажки перебирает. То ли дело Разумовский, ее Левушка…

* * *

Михаил Губанов

Лариса подала Михаилу ужин – тушенную в сметане говядину, как он и заказывал еще утром, и отварной картофель, молодой, посыпанный укропчиком и мелко порубленным чесночком, – и скрылась в Юркиной комнате с книжкой. Брат Николай давно поел и теперь сидел на диване и ждал, когда Миша насытится. Хорошо ему, в шесть вечера запер кабинет – и свободен, домой приходит вовремя, не то что Михаил, который сегодня почти весь день провел в Бутырке, по очереди допрашивал арестованных по групповому грабежу, потом еще три часа у себя в райотделе бумаги отписывал. Да уж, следственная работа и кадровая – две большие разницы и одна маленькая, как говорится.

– Ты можешь узнать, кто из оперов занимается делом Астахова? – внезапно прервал молчание Николай.

От удивления Михаил чуть не поперхнулся.

– Зачем тебе?

– Ты тупой, да? Я же на даче был вчера вечером, и ночью тоже был. Я тебе больше скажу: я заходил к Владилену, разговаривал с ним. Нужно, чтобы меня допросили или хотя бы просто задали мне какие-то вопросы. А вдруг я что-то важное видел, слышал, знаю?

– А, ну да, – равнодушно протянул Михаил. – Я совсем забыл, что ты с этим певцом приятельствуешь. А ты что, действительно что-то видел или слышал?

– Мишка, перестань строить из себя идиота! – Николай слегка повысил голос, и Михаил понял, что надвигается буря. Характер у старшего брата, может, и неплохой, а вот темперамент поистине бешеный, чуть что – сразу в крик, а то и вмазать может. – Я же не знаю обстоятельств дела, поэтому не могу сказать, видел ли я то, что важно для следствия, или не видел. Пусть меня спросят! У меня же есть глаза, и уши тоже есть, и мозги, значит, я видел, слышал и понимал происходящее вокруг, но откуда я могу знать, важно это или нет? Да твою же мать, ты – следователь, ты должен лучше меня такие вещи понимать, а ты сидишь с тупым видом!

– Я ем, – невозмутимо сообщил Михаил. – И во время приема пищи могу иметь любой вид по собственному выбору, я не на службе.

– Ты – сотрудник милиции, ты на службе круглые сутки и за свой ненормированный рабочий день получаешь оклад содержания. Забыл?

Голос Николая быстро наливался яростью.

– Ты же кадровик, вот ты мне и напоминай, это твоя обязанность.

Наезды старшего брата Мишу ничуть не напрягали, наоборот, даже развлекали. В те минуты, когда Коля выходил из себя, повышал голос, начинал браниться, а то и бушевать, Миша сохранял полное хладнокровие и наслаждался собой. «Кто яростен – тот слаб, кто спокоен – тот силен», – мысленно повторял он когда-то услышанную фразу, хотя теперь уже даже не пытался припомнить, кто и при каких обстоятельствах ее произнес. А может, и не услышал, а вовсе даже прочитал где-то… Да и какая разница, кто придумал такое замечательное правило! Главное, что оно помогает Мише Губанову в некоторых ситуациях чувствовать себя выше и сильнее, а ведь при его невысоком росточке и довольно-таки хилом телосложении такое удовольствие выпадает далеко не каждый день. Младший брат зачастую умышленно провоцировал старшего, зная его взрывной темперамент. Ну, возможно, не совсем умышленно, не с заранее обдуманным намерением, но подходящего случая никогда не упускал.

– Я не понимаю, чему тебя вообще учат! Как ты ухитряешься сдавать экзамены, если после третьего курса все еще не понимаешь элементарных основ расследования! – Николай уже почти кричал.

Миша не спеша дожевал последний кусок мяса, подобрал вилкой остатки картошки, отодвинул тарелку и потянулся за чашкой, в которую заранее был налит чай: Губанов-младший не любил кипяток и чай всегда пил изрядно подостывшим.

– Если тебе так приспичило поделиться своими знаниями, я завтра узнаю, кому это может быть интересно, – спокойно пообещал он. – Ну все? Ты закончил орать? Я могу хотя бы чаю выпить в тишине?

– Если бы ты был настоящим следователем, ты бы снял телефонную трубку и узнал это прямо сейчас за десять минут, а через полчаса я бы уже разговаривал с теми, кто занимается делом Астахова, – с холодной яростью проговорил Николай. – Но ты не настоящий следователь и никогда, видимо, им не станешь. Посуду помой за собой, здесь тебе не ресторан.

– Обойдешься, – хмыкнул Миша, прихлебывая чай.

* * *

Николай Губанов

Следователь, получивший в производство дело об убийстве Владилена Семеновича Астахова, солиста Большого театра, заслуженного артиста РСФСР, оказался вдумчивым и тщательным, но при этом раздражающе медлительным. На вид лет примерно сорока или около того, полноватый, в очках, напоминающий старательного бухгалтера, сводящего годовой баланс, он неторопливо задавал вопросы и записывал в протокол ответы аккуратным, некрасивым, но разборчивым почерком. К этому следователю по фамилии Дергунов Николая Губанова привел сотрудник уголовного розыска, имя которого сообщил, выполняя данное накануне обещание, брат Миша. Оперативник Саня Абрамян оказался знакомым, Николай знал его еще по давней кратковременной работе в уголовном розыске. Впрочем, сейчас Абрамян был уже не простым опером в одном из райотделов Московской области, а начальником отдела. Тот, выслушав Губанова, счел, что имеет смысл, не теряя времени, «допроситься под протокол», и они вместе поехали в прокуратуру к следователю.

– Там явно какая-то месть, – говорил Абрамян, сверкая яркими темными глазами. – Ты только представь: на рояле свечи расставлены, догоревшие, конечно, к тому моменту, как все обнаружилось, рядом на кушетке покойничек лежит, на груди фотография какой-то девахи и записка по-иностранному. На столе пустая бутылка из-под водки, а в мусорке упаковка из-под импортного лекарства. Судмедэксперт, который выезжал с группой, сразу сказал, что это сильное снотворное и если его с водкой принять, то эффект, как говорится, гарантирован.

– Так может, самоубийство? – предположил Николай. – Таблетки под водочку – и тихий отход.

– Как же, самоубийство! – фыркнул Саня. – А свечи с затейливым рисунком зачем? А карточка с запиской?

– Ну мало ли… Несчастная любовь, все такое… Человек творческий, мало ли какие затеи в голову придут. Что в записке-то? Может, она предсмертная, с объяснениями?

– Так какого хрена тогда она непонятно на каком языке написана? Написал бы по-русски, чтобы все понятно было. А тут… – Он удрученно махнул рукой. – Отдали спецам в Институт иностранных языков, они сказали – написано по-французски: «Мне пришлось убить того, кого я обидел». Ну, приблизительно что-то в таком роде. На предсмертную как-то не похоже. Да ты сам подумай, Коляныч: стал бы человек, который хочет с собой покончить, выбрасывать в мусорку пустую упаковку от таблеток? Глупо же. Если уж этот Астахов был таким аккуратистом и не хотел после себя беспорядок оставлять, то и пустую бутылку выбросил бы. И вообще прибрался, а там такой свинарник – страшно сказать! Объедки, бутылки, окурки… У Астахова вечером куча гостей была. Похоже, кто-то из них подзадержался, остался последним и траванул хозяина, подсыпал ему таблеток в водку. Потом устроил эту декорацию со свечами и фотографией и смылся. Ладно, чего гадать, вскрытие покажет. Бутылку экспертам отдали, они тоже работают.

– А что сами гости говорят? Вы их всех нашли?

– Как же, всех, – недовольно пробурчал Абрамян. – Пока только двоих отловили, за остальными по всей Москве ребята носятся. Это ж такая публика, которая на рабочих местах с девяти до шести не сидит. Музыканты всякие, журналисты, критики, деловые и прочая богема.

– У него мать где-то под Иркутском живет, может, она знает, кто эта девушка на фотографии, – задумчиво произнес Губанов. – Мать-то нашли? Сообщили ей?

– Созвонились с местными еще вчера, пока толку никакого. Вот потому я и считаю, что тебе надо срочно со следователем побеседовать, у нас каждый свидетель на вес золота, а ты с Астаховым виделся в вечер убийства.

И вот теперь Николай Губанов сидел в кабинете следователя Дергунова и добросовестно и подробно отвечал на вопросы.

– Как давно вы знакомы с потерпевшим Астаховым?

– Несколько лет, с тех пор как мы снимаем дачу в Успенском.

– У вас близкие отношения? Доверительные?

– Я бы