держал под полом мертвецов, и вообще, мам…

Она погладила меня по лицу.

— Сном, сын, сном, это всё было сном. Ты просто лежал и спал, сынок. А медсестра, что приходила к тебе два раза в день, ставила капельницы. Отец, вон, научился следить за тем, чтобы капельницу вовремя выключить.

Я смотрел на них и не верил. Настолько там всё было явственно. Я словно до сих пор чувствовал ту близость с Князем Тьмы.

— Тоша? — отец спросил меня тихо и, потоптавшись у двери, спросил вновь, не давая мне и рта открыть от удивления, словно стесняясь самого себя. — Сказали, что ты был в коме, ты… видел коридор?

Удивленно посмотрев на него, мотнул головой и затем хрипло выдал:

— Да нет, не было, вроде, коридора. Колдун был. Помню колдуна, кошку, тьфу, не кошку, а рысь она. А у них словно кошки такие домашние.

Он жадно слушал меня, удивленно глядя на меня.

— А как наяву было?

— Ага, словно наяву и было. Я ж вначале, когда открыл глаза, то думал, что всё, с ума сошел. Там, понимаешь… — и тут я понял, что дальше ничего сказать не могу. Ведь это было всё сном. И всё равно я верил во всё, что было. Я почему-то верил, что всё было на самом деле. Хотя уже сейчас всё начинало расплываться.

Отец давно уже ушел, как и мать по знаку медсестры, что пригнала скорую помощь. Меня торопливо вкинули в неё и увезли на полное обследование.

— Тэк-с, молодой человек, для человека, что был в коме два года, вы выглядите очень даже неплохо. Конечно, и уход за вами был, можно сказать, идеальный. Ваши родители… — высокий врач в маске и шапке, натянутой до лба, оглядел меня голубым взглядом пронзительных глаз и спросил, подмигивая: — Ваши родители, как мне сказали, самые-самые долгожители нашей страны. Говорят, переплюнули даже долгожителей из Армении и Грузии. Наверное, поэтому ты так хорошо сохранился, да?! — он задал вопрос, но не ждал от меня ответа и тут же сказал следом: — Скажи, что ты видел в том состоянии?

Я пожал неопределенно плечами.

— Да ничего, словно день поспал. Ну, может, два дня. Не знаю. А что?

Тот засмеялся тихо.

— Тоха-Антоха, ничего. Но наводит на следующие вопросы. У меня диссертация, защита. Не уделите мне немного вашего времени? Я просто позадаю вопросы. Вы побледнели?

Меня словно обдало морозом.

— Вы больше не называйте меня так. Даже родителям так не разрешаю себя называть.

Он быстро кивает, а мне уже кажется знакомым этот взгляд. Хочется увидеть его лицо. Чтобы понять, он это или нет.

— Ну так что?

Непонимающе смотрю на него.

— Антон, приглашаю тебя в ближайшую субботу в ресторан? Или в мой кабинет. Там времени займу — всего ничего. Час или два. Просто, вопросы мои, а ответы твои. Лады?

Трясу утвердительно головой, и врач вдруг протягивает мне руку.

— Коля.

Пожимаю её, и он подтягивает меня с кушетки.

— Вот и познакомились. А сейчас одевайтесь, и я вас отвезу домой.

Словно сомнамбула потянулся к одежде.

— Ого, какие синяки. Давно они у вас?

Вновь недоуменно смотрю на него.

— Где синяки?

Тот показывает рукой на мой зад. Судорожно поворачиваюсь к нему передом и натягиваю трусы. Мой балахон, что натянули на меня врачи на время проверки, прикрывает перед чуть больше, чем зад. Сзади он раскрывается ровно на ягодицах.

— Антон! Ты меня стесняешься?

Смущенно отвожу взгляд.

— Нет, вы что.

Тотчас Николай меня поправляет:

— Можно на ты. Давай, без прелюдий. И стесняться меня не надо. По хорошему прошу. Я навидался здесь, поверь, голых женских и мужских тел так, что на всю жизнь хватит. А синяк у тебя там хороший, поверь. Ну-ка, обратно повернись, я рассмотрю его получше. Не нравится мне эта гематома. И она, так, раздвинь ягодицы, м-да. Вопросов, конечно, много. Но все отметаются. Всё. Одевайся. Я всё увидел. — он снял быстро перчатки и посмотрел на меня долгим взглядом, подавая мне майку и рубашку.

Ехали обратно мы в тишине. В машине Николай был неразговорчив. Смотрел куда-то вдаль и словно не замечал моих взглядов. Уже у самого дома Николай больше утверждая, чем спрашивая, сказал:

— Я заеду за тобой, Антон.

Киваю ему, уже выходя из машины, и поправляю нервно рубашку уже на крыльце. И он, не попрощавшись, рванул с места.

Дни реабилитации потекли медленно. Из моей компании потянулись работники. Я с натянутой улыбкой, изображая радость, встречал всех у себя на летней веранде.

— Антон Сергеевич, вы выглядите, словно вам двадцать лет, и никто не скажет, что вам пятьдесят два года. — сказал мне удрученный секретарь. — Вы словно помолодели на тридцать лет в этой коме.

Киваю и, усмехнувшись, отвечаю:

— А там мне показалось, что прошло всего два дня. Веришь, нет?

Этот парень, тридцати лет отроду, всегда мне нравился своей честностью и прямотой. Он никогда не лебезил. Всегда исправно приносил все перепечатанные документы и всегда готов был взять работу и на дом. Я редко этим пользовался и всегда делал ему прибавку к зарплате. Женя посмотрел на меня удрученно.

— Верю, но не могу понять, почему так произошло.

А меня понесло:

— И произошло всё со мной словно наяву, Жень. Словно был в другом мире. Колдун там какой-то.

Он кивает и слушает, не перебивая, меня. Говорю и про Князя, и про близость. Захотелось вот выговориться, и всё тут. Почему-то доверился ему. Понимаю, что не стоило, но накопленное выплескивалось наружу. А говорить матери и отцу об этом не хотелось. Женька меня дослушал, и дальше мы пили чай в молчании. Он словно смаковал всё то, что я пережил в своем сне.

— А Славик этот, ну, про которого ты говорил, Антон Сергеевич? Он-то где?

Пожимаю неопределенно плечами и замираю.

— Так похоронил я его после школы. Ну, в смысле, был на похоронах, меня пригласили. Он ведь утоп. Мы в деревне тогда жили, и Славик со своим отцом приехали на лето, как раз после окончания школы. И поехали на моторке на реку Жемчужную. Через море. Там ведь их несколько. Так вот там их и нашли. Лежали рядом друг с другом, тела раздутые, синие. Река эта вообще коварная. Она