Ей, однако, не удалось унаследовать все добродетели ее родителей и прочих благородных предков, так же как избежать всех их недостатков. У нее не было ни терпения, которым отличалась ее сестра Ханна, ни непоколебимой выдержки, присущей ее брату Джону. Ее воля превращалась порой в своеволие, а легкость, с которой ей многое удавалось, вела к тому, что дела, требующие настойчивости и упорства, вызывали у нее раздражение. Но при всем, что было и чего не было на ферме Рэндлов, там царила свобода. Дети росли, трудились, дрались, ели что могли и спали где могли, любили друг друга и родителей довольно крепко, но без излишнего пыла и занимались собственным образованием девять месяцев в году, каждый по-своему.

В результате такого метода воспитания Ханна, которая, вероятно, могла бы развиться только с помощью сил, приложенных извне, оказалась старательной, но скучной и ограниченной, в то время как Ребекка, которая, очевидно, не нуждалась ни в чем, кроме свободы и простора для самовыражения, росла, росла и росла... Все ее силы, по-видимому, были приведены в действие в момент ее рождения и, не требуя никаких новых импульсов, обеспечивали ее развитие - каков будет его конечный результат, не знал никто, и менее всех - сама Ребекка. Поле для проявления заложенного в ней творческого инстинкта было удручающе малым, и все применение, какое она могла найти этой своей склонности, заключалось в том, чтобы замесить тесто для хлеба без яиц в один день и без молока в другой и посмотреть, что из этого выйдет, расчесывать волосы Фанни иногда с пробором посредине, иногда - справа, а иногда - слева, играть во всевозможные удивительные игры с младшими братьями и сестрами, порой выводя их к столу в виде исторических персонажей или героев ее любимых книг. Своими поступками Ребекка забавляла и мать, и семью в целом, но серьезная роль ей никогда и ни в чем не отводилась; и хотя ее считали "сообразительной" и достаточно самостоятельной для ее возраста, никто не находил, что она в чем-то превосходит прочих. Опыт Орилии в общении с талантом, воплощением которого был покойный Лоренцо де Медичи, привел к тому, что она прониклась гораздо большей любовью к обычному, заурядному здравому смыслу, досадную нехватку которого иногда проявляла Ребекка.

Ханна была любимицей матери в той степени, в какой Орилия могла позволить себе такую роскошь, как пристрастия. Родитель, который должен кормить и одевать семерых детей при доходе в пятнадцать долларов в месяц, редко располагает временем на то, чтобы проводить тонкое различие между отдельными птенцами своего выводка; однако в свои четырнадцать лет Ханна была и другом, и помощницей матери. Именно она вела домашнее хозяйство, пока Орилия была занята на скотном дворе и в поле. Ребекка годилась для вполне определенного круга заданий, таких, как проследить, чтобы никто из младших детей не убил себя или другого, накормить домашнюю птицу, собрать щепки для растопки, обобрать землянику, вытереть посуду, но в целом ее считали ненадежной, и Орилия, нуждавшаяся в какой-то опоре (и никогда не испытавшая удовольствия иметь ее за то время, пока жила со своим талантливым супругом), нашла ее в Ханне. Последствия такого подхода уже обнаружились в Ханне - на лице ее чуть заметно обозначилась печать забот, а в манерах появилась некоторая резкость. Но она была сдержанной, воспитанной, заслуживающей доверия девочкой, и именно по этой причине тетки пригласили ее в Риверборо, чтобы, став членом их семьи, она могла разделить с ними все преимущества их более высокого положения в обществе. Прошло уже несколько лет с тех пор, как Миранда и Джейн видели детей Орилии, но до сих пор они с удовольствием вспоминали, что Ханна не проронила ни слова за время их визита, и поэтому пожелали видеть ее у себя в гостях. Что же касается поведения Ребекки во время той памятной встречи, то она прежде всего нарядила собаку в одежду Джона, а когда ее попросили причесать и вывести к обеду троих младших детей, она сначала поставила их под насос, а затем "прилепила" волосы каждого к голове неистовыми движениями щетки и доставила их к столу в таком сыром и отвратительно блестящем виде, что матери было стыдно за их внешность. Черные кудри самой Ребекки были обычно гладко зачесаны и убраны со лба, но по случаю приезда гостей ею было сделано дополнение к прическе - завиток волос, смоченный и прилепленный ко лбу - прямо посредине ее чела; украшение, которое ей было позволено носить недолго, - как только Ханне удалось привлечь внимание матери к этому локону, Ребекка была отправлена в соседнюю комнату "убрать это безобразие и привести себя в божеский вид". Это приказание она истолковала, пожалуй, слишком буквально и за две минуты изобрела крайне "набожный" стиль прически, ничуть не менее впечатляющий, хотя и не такой пугающий, как первый. Эти "номера" были исключительно результатом нервного возбуждения, вызванного церемонным и по-военному суровым обращением мисс Миранды Сойер. Но воспоминания о Ребекке были столь живы в памяти пожилых обитательниц кирпичного дома, что письмо Орилии, в котором она отвечала на присланное Ханне приглашение, стало для них до некоторой степени ударом. Орилия писала, что ей, вероятно, еще несколько лет будет не обойтись без Ханны, но что Ребекка приедет, как только ее удастся собрать, что приглашение принято с признательностью и сердечной благодарностью и что регулярное посещение школы и церкви наряду с благотворным влиянием всей обстановки дома Сойеров, без сомнения, "сделают из Ребекки человека".

- Кажется, я не предлагала ей сделать человеком любого из ее детей, - сказала Миранда, сложив письмо Орилии и убирая его в ящик ночного столика. - Я надеялась, что она пришлет нам того, кого мы просили. Но это так на нее похоже: спихнуть на кого-нибудь ту девчонку, с которой сладу нет.

- Но ты же помнишь, мы сами написали, что, если Ханна не сможет приехать, мы согласны принять Ребекку или даже Дженни, - робко вставила Джейн.

- Я знаю, что мы это написали, но при этом и понятия не имели, что дело обернется именно так, - проворчала Миранда.

- Три года назад, когда мы ее видели, она была совсем крошкой, - отважилась заметить Джейн, - за это время она могла стать лучше.

- Или хуже!

- Не будет ли это чем-то вроде почетной обязанности направить ее на путь истинный? - спросила Джейн нерешительно.

- Насчет "почетной" не знаю, но что будет эта обязанность тяжелой и неприятной, догадываюсь. Если мать до сих пор не направила девочку на путь истинный, вряд ли она сама сразу же проникнется к нему любовью.

Эти унылые и наводящие еще большее уныние беседы продолжались вплоть до чреватого важными последствиями дня, когда ожидалось прибытие Ребекки.

- Если и после ее приезда с ней будет столько же хлопот, сколько накануне, мы можем навсегда проститься с надеждой на какой бы то ни было отдых, - вздохнула Миранда, развешивая кухонные полотенца на кустах барбариса в палисаднике у боковых дверей дома.