- Но нам все равно пришлось бы делать уборку в доме, независимо от того, будет в нем Ребекка или нет, - убеждала Джейн. - И не понимаю, почему ты убирала, стирала и пекла так, как будто тебе приходится делать это только из-за ребенка, и зачем тебе потребовалось покупать чуть ли не всю одежду и галантерею, какая была в магазине Уотсона.

- Если ты не знаешь Орилию, то я знаю, - ответила Миранда. - Я видела и ее дом, и эту кучу детишек, которые напяливают на себя одежду друг друга и которым все равно, надели они ее на правую сторону или на левую; и я знаю, точно так же как и ты, на какие гроши им приходится жить и одеваться. Этот ребенок, вполне вероятно, явится сюда с узелком вещей, взятых у прочих членов семьи. Скорее всего, на ней будут туфли Ханны, рубашка Джона и носки Марка. Я уверена, что у нее в жизни не было наперстка на пальце, но ей довольно скоро придется познакомиться с этим ощущением. Я купила для нее небеленого миткаля и коричневого полотна, чтобы она была при деле. Она, разумеется, ничего не убирает за собой и, вероятно, никогда не видела, как вытирают пыль, и приучить ее к нашим порядкам будет не легче, чем какую-нибудь язычницу.

- Конечно, у нее другие привычки, - согласилась Джейн, - но может оказаться, что она более послушная и исполнительная, чем мы думаем.

- Ей придется считаться с тем, что ей говорят, исполнительная она или неисполнительная, - заметила Миранда, встряхивая последнее полотенце.

У Миранды Сойер, разумеется, было сердце, но она никогда не использовала его ни для каких иных целей, кроме кровообращения. Она была честной, добросовестной, экономной, трудолюбивой, регулярно посещала церковь, состояла членом миссионерского и библейского обществ штата Мэн, но перед лицом всех этих холодных добродетелей вам хотелось одного теплого маленького недостатка или, за отсутствием такового, одной милой слабости, чего-то такого, что могло бы уверить вас, что эта женщина вполне живая. Она закончила местную окружную школу, но не получила никакого иного образования, так как все ее мечты и стремления были связаны с хозяйством - домом, фермой, молочней. В отличие от нее Джейн посещала частную школу, а также провела некоторое время в пансионе для молодых девиц; там же училась и Орилия; и, несмотря на то что прошло немало лет, по-прежнему сохранялась некоторая разница в языке и манерах между старшей и двумя младшими сестрами.

Другим неоценимым преимуществом Джейн была скорбь; не та естественная печаль по поводу кончины ее пожилых родителей, ибо она примирилась с неизбежностью этой утраты, но нечто гораздо более глубокое. В юности она была помолвлена и собиралась замуж за молодого Тома Картера, у которого, правда, не было ни дома, ни денег, но была уверенность, что и то, и другое рано или поздно появится. Потом разразилась война. Том добровольно вступил в армию, как только был объявлен призыв. К тому времени Джейн любила его тихой, похожей на дружбу любовью и питала нежные чувства того же рода к своей стране. Но борьба, опасности, тревоги того времени привели в движение иные, могучие потоки чувств. Жизнь стала чем-то еще, кроме завтрака, обеда, ужина, однообразной круговерти ежедневного приготовления еды, стирки, шитья да посещения церкви по воскресеньям. Из деревенских разговоров исчезли привычные сплетни. Важное и значительное заняло в них место пустяков - святое горе жен и матерей, страдания отцов и мужей, самопожертвование, сочувствие и новое желание помочь друг другу нести тяжкую ношу. Духовный рост мужчин и женщин был стремительным в те дни опасности и всеобщего напряжения, и Джейн пробудилась от смутного тусклого сна, как называла она прежнюю жизнь, к новым надеждам, новым страхам, новым замыслам. Затем, спустя год мучительной тревоги, год, когда никто не заглядывал в газеты без содрогания и страха, пришла телеграмма, извещавшая, что Том ранен, и, даже не спросив согласия Миранды, Джейн упаковала чемодан и отправилась в путь. Она прибыла вовремя, чтобы успеть подержать руку Тома в часы боли, чтобы суметь показать ему на этот раз, какое оно - сердце внешне чопорной девушки из Новой Англии, когда охвачено любовью и горем; чтобы обнять его и чтобы в этих объятиях он нашел родной дом и мог спокойно умереть - и это было все. Все, но этого было достаточно.

Она прошла через месяцы утомительной работы в госпитале, месяцы ухода за другими солдатами ради дорогого Тома, и вернулась домой другой женщиной, лучше, чем была. И хотя с тех пор она никогда не покидала Риверборо и внешне превратилась в точную копию своей сестры и всех других строгих и тощих новоанглийских старых дев, была эта копия скорее подделкой, а внутри сохранялся еще слабый отголосок бурного биения сердца ее юности. Научившись любить и страдать, бедное верное сердце продолжало эту свою сентиментальную деятельность, хотя занималось ею главным образом втайне и жило одними воспоминаниями.

- Слишком уж ты чувствительная, Джейн, - сказала однажды Миранда, - всегда была такой и всегда будешь. Если бы я тебя не охлаждала, ты, думаю, совсем бы растаяла.

Назначенный час почти прошел, но дилижанс мистера Кобба еще не громыхал вдоль улицы.

- Пора бы им быть здесь, - сказала Миранда, в двадцатый раз обеспокоенно взглянув на высокие напольные часы в углу гостиной. - Кажется, я ничего не забыла... Я прикрепила два толстых полотенца за ее умывальником, а вниз, под ведро, положила коврик, но дети так безжалостно обращаются с мебелью. Боюсь, через год мы свой дом не узнаем.

Мрачные предчувствия Миранды угнетали Джейн и заставляли ее страшиться надвигающегося бедствия. Единственная разница между сестрами заключалась в том, что если Миранду волновало лишь, как они вынесут Ребекку, то у Джейн случались моменты озарения, когда она с тревогой спрашивала себя, как вынесет их Ребекка. В один из таких моментов она взбежала наверх по черной лестнице, чтобы поставить вазу с ветками цветущей яблони и положить красную, как помидор, подушечку для булавок на комод в комнате, предназначенной для Ребекки.

Дилижанс с грохотом подкатил к боковой двери кирпичного дома, и мистер Кобб подал Ребекке руку, как настоящей пассажирке. Она вышла из экипажа с большими предосторожностями и вручила букет поникших цветов тете Миранде, которая приветствовала ее тем, что едва ли можно назвать поцелуем, не оскорбив светлое имя этого способа выражения чувств.

- Совсем ни к чему было везти с собой цветы, - заметила эта любезная и тактичная леди. - В саду их и так полно, когда приходит пора.

Затем Джейн поцеловала Ребекку, предложив несколько лучшую имитацию настоящего поцелуя, чем ее сестра.

- Поставьте ее сундук в передней, Джеримайя, а вечером мы попросим кого-нибудь отнести его наверх, - сказала она.

- Я отнесу его наверх прямо сейчас, если хотите, девочки.

- Нет, нет, не оставляйте надолго лошадей: кто-нибудь будет проходить мимо и заинтересуется, а мы не можем сейчас никого принять.