– Может быть, ему сначала вкололи наркотик? – предположил Французов.

– Да не было у него в крови ничего постороннего, – с досадой отмахнулся милиционер. – И потом, почему в таком случае ему не вкатили смертельную дозу? Зачем вся эта возня с ломанием костей?

– Да, – согласился Французов, – действительно странно.

– Ну что ж, – вздохнув, сказал Ярцев, – не стану больше вас задерживать. Вы ответили на все мои вопросы. Легче мне от этого, правда, не стало, но вы в этом не виноваты. Вот вам моя визитка. Если вдруг узнаете что-то новое, обязательно позвоните.

– Само собой, – кивнул Французов, пряча визитку в карман кителя.

Распрощавшись с Ярцевым, он присел на стальную трубу ограждения и рассеянно закурил, глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами. Он разговаривал с милиционером спокойно, но вовсе не потому, что смерть курсанта Панаева оставила его равнодушным.

Он видел много убитых и давно понял, что горестные восклицания и заламывание рук не только не помогают, а, наоборот, в большинстве случаев усугубляют и без того тяжелое положение. Он всегда тяжело переживал смерть подчиненных, стараясь скрупулезно вычислить свою долю вины. Это было продиктовано не мелочным самокопанием, а вполне рациональным желанием найти свою ошибку, чтобы по незнанию не повторить ее впредь. Это был трезвый расчет умного, грамотного командира, не исключавший, впрочем, обыкновенной человеческой боли.

Раздавив окурок каблуком, Юрий безотчетно прикурил следующую сигарету и сжал в кармане свой талисман – зазубренный осколок ручной гранаты, который военные хирурги извлекли из его черепа.

Он-то думал, что счет его потерям закрылся там, в Чечне, в тот день, когда остатки батальона вывели из разрушенного города. Он тогда уже обживался на новом месте, упорно вдалбливая в стриженые головы вчерашних пацанов истины, казавшиеся ему самому азбучными: любой мужик, независимо от воинского звания, должен уметь защищаться и нападать, потому что все и всегда решают не ракеты, корабли, самолеты и танки, а люди, и, значит, надо не просто уметь драться – надо уметь драться с умом.

Поначалу новая работа не вызывала у него ничего, кроме тоски и глухого раздражения. Слетавшие с губ слова были сухими и холодными, курсанты казались толпой бракованных роботов, согнанных в кучу только для того, чтобы осложнить капитану Французову и без того нелегкую жизнь. Они ничего не умели и, в большинстве своем, ничему не хотели учиться у бывшего ротного десантно-штурмового батальона, взрывной волной чеченской гранаты выброшенного в эту тихую заводь, где разжиревшие от спокойной жизни лягушки вели подспудную борьбу за кусок побольше и посочнее. В тот день, когда выбитый до размеров взвода батальон грузился в транспортный вертолет, готовый взять курс на старую, давно покинутую базу, инструктор по рукопашному бою капитан Французов во время занятий так швырнул упорно повторявшего одну и ту же ошибку курсанта, что тот потерял сознание и пять минут пролежал на матах, бессильно откинув стриженую наголо голову на тонкой мальчишечьей шее. Глядя на эту шею, которую он мог легко сломать двумя пальцами, капитан Французов вдруг словно прозрел. До него внезапно дошло, что сделать из этих мальчишек настоящих солдат – задача поважнее той, которую он выполнял в Чечне. Поважнее… да и потруднее, пожалуй.

Через некоторое время ему стало казаться, что он довольно успешно справляется с этой задачей, а Николай Панаев был одним из тех, кем капитан мог по праву гордиться. И вот пожалуйста – убит. Точнее, забит до смерти. Не зарезан, не застрелен, не утонул и не попал под машину – забит голыми руками. На кого же он нарвался, во что встрял?

Позади под чьей-то ногой негромко хрустнул гравий.

Ушедший в свои мысли капитан, забыв, где находится, обернулся так резко, что стоявший у него за спиной курсант непроизвольно дернулся, словно собираясь отскочить.

– Виноват, товарищ капитан, – сказал он. – Разрешите обратиться.

– Обращайтесь, – сказал Французов.

Налетевший порыв прохладного ветра поставил торчком гюйс курсанта, хлестнув того по затылку. Курсант нетерпеливо откинул непослушный воротник на место и, немного помявшись, спросил:

– Этот, который приходил.., он из милиции?

– Вот это да, – удивился Французов. – А ты откуда знаешь?

Курсант уклончиво пожал плечами и отвел взгляд.

– Да так… – сказал он.

– Понятно, – кивнул капитан и выжидательно посмотрел на курсанта.

– Скажите, товарищ капитан, – снова заговорил тот, – это правда, что Кольку.., что курсант Панаев погиб?

– К сожалению, да, – ответил Французов.

– А вы не могли бы сказать мне, как это произошло? – спросил курсант.

Теперь Французов вспомнил его фамилию – Гаврилов. Вспомнил он и то, что Гаврилов и Панаев были друзьями.

– Не знаю, право, – сказал он. – Существует ведь тайна следствия и все такое прочее… Ну, не бледней, моряк. Вы ведь дружили, кажется?

Гаврилов кивнул.

– Ну конечно, – сказал капитан – Странная история, курсант. Панаева кто-то убил голыми руками. Точнее, избил до смерти.

– ..твою мать, – сказал курсант Гаврилов. – Виноват, товарищ капитан, – спохватился он, – сорвалось. Я ведь его предупреждал!

– Так, – сказал Французов, неосознанно подражая своему бывшему батальонному командиру, и приглашающе похлопал по трубе рядом с собой. – А ну-ка, присядь.

Гаврилов неловко опустился рядом, похлопал себя по карманам и нерешительно взглянул на французова.

Капитан протянул ему открытую пачку. Курсант благодарно кивнул, вытянул из пачки сигарету и неумело прикурил от поднесенной Французовым зажигалки.

Сделав глубокую затяжку, он мучительно закашлялся, окутавшись облаком дыма, как персонаж какого-нибудь мультфильма. Курить он явно не умел, но Французов решил не обращать на это внимания. Терпеливо подождав, пока курсант кашлял, хрипел и отплевывался, он заговорил:

– Ты явно что-то знаешь, курсант. О чем ты предупреждал Панаева? Во что он влез?

Гаврилов еще немного помолчал, сосредоточенно думая о чем-то и время от времени делая мелкие осторожные затяжки, потом махнул рукой и повернулся к Французову.

– Есть одно место, – заговорил он. – Называется "Атлет"…

Ирина Французова украдкой бросила взгляд на изящные золотые часики, подаренные мужем на годовщину свадьбы. До конца урока оставалось пять минут.

С мимолетной улыбкой она подумала о том, что за пять лет работы в школе организм окончательно перестроился под сорокапятиминутный ритм. Каждый раз, посмотрев ближе к концу урока на часы, она обнаруживала, что до звонка остается ровно пять минут.