Я тяжко вздохнула, потом тихонько рассмеялась. Шофер посмотрел на меня вопросительно. Отрицательно покачала головой — все хорошо.

Поймала себя на том, что ко мне тихонько подкрался азарт. Вот зачем, а? Ладно, в школе, когда заходишь к выпускному классу — и видишь из года в год одну и ту же картинку: практически никто не собирается ничего учить. И причины самые разные. Кому-то лень, кто-то убедил себя, что все равно не сдаст, кто-то решил, что оно само сдастся — чего напрягаться лишний раз.

И решаешь для себя что-то и говоришь недобро: «Ну, хо-ро-шо!» И дальше начинается выковыривание мозгов чайной ложечкой. Прежде всего — себе. В этом году никакущему девятому классу, от которого отказались все, мне удалось объяснить, как писать экзаменационное сочинение сразу, в сентябре. Выдала им текст и спросила, что такое доброта. А текст был про кошку, в которую злые люди плеснули кипятком.

Девчонки, наши шебутные, непокорные, хабалистые девчонки, с которыми сладить никто не мог, все как на подбор из крайне неблагополучных семей, едва сдерживали слезы, маты и шипели: «Убивать таких надо!» Мы долго разговаривали. И я выяснила про них одну интересную вещь: насколько они не любили людей, насколько были разочарованы в них, настолько обожали кошек и собак. Бездомных, брошенных. На этой почве мы и нашли общий язык. А после того, как пристроили вместе нескольких кошек… Они и сами сдали отлично, и парней заставили.

А тот текст, с которого начался наш разговор, я скачала для первого занятия совершенно случайно. Или случайностей не бывает?

Так что теперь я испытывала похожий душевный подъем. Во мне зудело желание доказать, что я и с этим вызовом справлюсь.

Смешно. Тщеславно… Охо-хо.

На этой плодотворной мысли я и заснула.

Я ведь все понимала. Чувствовала, что машина останавливается, мне подсовывают подушку. Машка негромко смеется, дождь шуршит за окном, тикают дворники, скрипя по лобовому стеклу. Радио хрипит — помехи. Иногда голос диктора прорывается, но потом снова тонет. Водитель почему-то радио не выключает, несмотря на то что в этой части дороги оно совсем не ловит. Мы снова едем. Дочь пытается покормить водителя, Клео забирается ко мне, утыкается носом. Я все это слышу, только глаз раскрыть не могу. Но мне хорошо и почему-то спокойно, хотя я всегда боюсь заснуть в машине — никогда не сплю даже в качестве пассажира. Но сегодня — странный день.

— Сегодня по Санкт-Петербургу и области дожди, ветрено, но уже завтра ветер переменится и….шшшшшш…

Ветер переменится. Переменится ветер…

— Маш, дай-ка плед. Вот так… И сама что-нибудь накинь — сильный ветер…. Зонт! Возьми его…. Взяла? Аккуратно…

В ветер вплетается бархатный голос, он что-то говорит Машке, сначала громко, потом шепотом. Я улыбаюсь. Меня подхватывают на руки, шепчут: «Приехали». И мне становится так хорошо, так приятно, как будто я после длинной, бесконечно длинной дороги попала домой. Я обнимаю мужчину — сильного, мощного, притягательного. Утыкаюсь ему носом в шею, вдыхаю легкий, едва уловимый запах ветра и моря. Слышу довольный смешок над собой. Меня несут. Бережно. И я засыпаю окончательно.

Ночь. В окно смотрит луна. Чужой дом, в котором я оказалась. Странно, но нет тревоги. Я поднимаюсь, открываю все двери подряд. Одна ведет в гардеробную, вторая — в лавандовую ванну, третья — в коридор.

В соседней комнате сладко спит Машка, а Клео караулит ее сон.

«Выспалась? — говорит ее снисходительный взгляд. — Да, замучила ты себя изрядно. Иди, отдыхай, я присмотрю».

Я улыбаюсь кошке и уже собираюсь было идти спать дальше, как вдруг… слышу мужские голоса где-то внизу. Слышу свое имя.

Тихонько иду на них — надо же узнать больше, чем мне сказал господин Томбасов. Осторожно спускаюсь по лестнице, держась за перила, не хватало еще споткнулась. Огромный холл едва-едва подсвечен огнем из-за приоткрытой двери, откуда слышатся голоса.

— Слушай, Олег. Не хочу.

Где я этот низкие, чарующие звуки слышала?

— У тебя отпуск был годовой.

О, вот этот язвительный и упрямый я знаю. И даже коньячные нотки в нем присутствуют, но больше — усталость. Это у нас господин Томбасов собственной персоной.

— Ну, не так я и отдыхал.

— Сереж, ты, конечно, трудился, аки пчел! Писал передачи про музыку на канале «Культура», поучаствовал в проекте Павла Тура…

— Классная, между прочим, рок-опера получилась. Я, кстати, пел за дракона.

Тааак. Получается, что в гостях у Олега Владимировича прежний бас? И они друг друга называют на «ты». Любопытно…

— И так его озвучил, что все до сих пор считают, что Владимир Зубов запел.

— Нет. К этому он абсолютно бесталанен. А вот стихи он читает — заслушаешься.

— И ты не наотдыхался?

— Олег, — голос вокалиста стал холоден. — Я просто не хочу.

Повисло молчание. Почему-то господин Томбасов не стал включать свое бесподобное — «а деньги». Он молчал. Молчал и его ночной гость.

— Ты же никогда не жаловался. Никогда не ругался. Никогда ничего не доказывал. Ты просто пел. А потом, одним днем, ушел. Типа — делать сольную карьеру. Что случилось, Сергей? Я пытался узнать это тогда, но ты просто молчал. Хочу узнать теперь.

— А черт его знает, что случилось, Олег. Понимаешь, меня позвала тогда, двенадцать лет назад Зоя, сдернув с вполне перспективного проекта. Надо было помочь.

— Но моя покойная жена тебя и не обманула.

— Нет, помяни ее Бог. Много работы, хорошей работы. Много денег. Много поклонниц. Но в какой-то момент я понял, что устал. Что чужой. Что топчусь как медведь.

Стоп! А вот это уже интересно.

— Я просто пел, стараясь как можно лучше, но все равно все всем было не так.

— Сергей! Да ты с ума сошел!

Я решила, что услышала достаточно. Тихонько стала отступать к своей комнате — и, конечно же, споткнулась. На первой же ступеньке. Вот ведь — бесшумный ниндзя с прокачанной скрытностью.

— Добрый вечер, Олеся Владимировна, — раздалось с первого этажа.

— Какие ваши любимые мифические персонажи?

— Сон. Спокойствие. И адекватность.

Никогда Штирлиц не был так близок к провалу! Это ж надо… Меня застукали за подслушиванием. Но, вопреки ожиданию, никто меня ругать или стыдить не стал.

— Вы голодны? — спросил у меня наниматель.

Подумала, прислушалась к себе — и кивнула. Щеки, правда, пылали, словно я действительно сделала что-то из ряда вон. Господин Томбасов отчего-то улыбнулся и приглашающе отступил в сторону от дверного проема:

— Заходите в гостиную, я вам сейчас приборы принесу.

Тут я удивилась по-настоящему. Олег Владимирович рассмеялся в голос. To ли настроение у него было хорошее, то ли я его смешила своим видом: