— Вы приехали на машине? — спросила она.

— Да, я оставил ее на… — Он резко остановился, и она недоуменно взглянула на него. — Я оставил ее на обочине дороги, — наконец закончил он спокойным и ровным тоном.

— Вы могли бы подняться до моста Коллдерс, — сообщила она, — но откуда вам было знать об этом. Как это мило с вашей стороны, что вы проделали весь этот путь, чтобы повидаться со мной. Должно быть, это было утомительное путешествие. — Пока Кэти все это говорила, она уже успела заметить, что он не выглядит уставшим. Но возможно, он был одним из тех мужчин, для которых проехать восемьдесят миль — одно удовольствие.

Он не ответил, и Кэти ощутила на себе его придирчивый взгляд. «О чем он думает?» — размышляла она, припоминая, что миссис Фостер писала о ней в письме. Она слегка повернулась, чтобы взглянуть на себя в зеркало, и с недовольством вынуждена была признать, что пожилая женщина была права, когда уверяла, что она выглядит не старше шестнадцати лет. Девушка снова перевела взгляд на Чарльза, пытаясь прочитать его мысли. Последняя надежда человечества — так однажды назвал ее Поль. Он говорил это с нежностью и чрезвычайно гордился ею, считая, что стоит ей немного подрасти, и она будет вылитая мать. Сама Кэти очень сомневалась в этом, так как, судя по фотографиям, ее мать была красавица с тонкими и четкими чертами лица, с высоким и гладким лбом и широко распахнутыми глазами. Кэти еще раз взглянула на свое отражение и досадливо поморщилась. Промокшая одежда плотно облегала тоненькую фигурку; с платья и волос капала вода. Внезапно Чарльз — властно, повелительным тоном — посоветовал ей пойти и переодеться.

— Это не важно. — Она машинально попыталась отлепить платье от груди. — Оно скоро высохнет. — Девушка почувствовала себя неловко, он, наверное, проголодался с дороги, а ей нечего было предложить. — Не хотите ли чашку чая? — неуклюже предложила она.

— Я бы на твоем месте все-таки поменял одежду, — повторил он, но она только покачала головой и взяла чайник с полки.

— Кэти, — крайне мягким тоном повторил Чарльз, — иди и переодень платье.

На пути к двери Кэти обернулась и окинула его гневным взглядом своих огромных глаз. Никто и никогда в жизни ей не приказывал. Поль никогда даже и не пытался ставить под сомнение ее право поступать так, как было ей удобно. Как не посягал он и на свободу окружающих; каждый поступал по-своему, наслаждаясь полной свободой. Для него главным было не встретить препятствий со стороны закона, не связывать себя условностями и не нести ответственности перед окружающими. Если бы она желала переменить одежду, то сделала бы это. Если она решила, что это слишком хлопотно, то и не стоит голову себе морочить. Тем не менее, Кэти простила дяде его настойчивость, так как он не имел возможности ознакомиться с их правилами. Надо бы объяснить ему все, чтобы больше не возникло желания повторять свои ошибки.

— Поль никогда не заставлял меня делать то, что было мне не по душе, поэтому запомните на будущее… — Кэти не стала продолжать, так как что-то подсказало ей, что говорить в таком тоне очень опрометчиво.

Чарльз подошел к камину и стоял возле огня в небрежной позе, но в том, как он постукивал пальцами по каминной полке, читалась определенная угроза, а губы сжались в такую плотную, тонкую линию, что она решила отложить объяснения до более благоприятного случая.

— Это было большим упущением со стороны Поля. — Угроза чувствовалась в его обманчиво спокойном тоне. — Поставь чайник на место и делай то, что я тебе сказал.

На мгновение глаза Кэти дерзко блеснули, но она подчеркнуто послушно поставила чайник и вышла из комнаты. На этот раз она должна повиноваться ему и не спорить, ведь он может и не взять ее к себе. Но при первом же удобном случае она должна серьезно поговорить с ним, так, чтобы он уяснил, что она будет всегда поступать по-своему и не потерпит приказного тона.

Через несколько минут Кэти вернулась на кухню, держа в руках полотенце. Она протянула его Чарльзу и предложила высушить ее волосы, решив, что этот жест убедит его в том, что она не держит на него зла за предыдущий эпизод.

— Поль всегда так делал, — с улыбкой объяснила она. — Сейчас я возьму стул, вам будет удобнее, если я сяду.

— Неужели твой отец позволял называть себя Полем? — поинтересовался Чарльз ледяным тоном.

— Да, — повернулась она к нему, облокотившись на спинку стула. — Я буду называть вас Чарльз, если хотите. Это хорошо звучит, по-товарищески.

— Ты будешь называть меня дядя Чарльз. — Полотенце полетело через комнату; она подхватила его и прижала к груди, недоумевая, что же в этот раз сделала не так. — А теперь сядь на этот стул и послушай, что я тебе скажу!

Кэти сделала так, как он приказал, положив полотенце на колени. Никто никогда не позволял себе причинять ей боль, поэтому для нее было непривычно слышать такой холодный и суровый тон и видеть осуждение в обращенном на нее взгляде. Она припомнила мягкость своего отца и несколько раз взмахнула ресницами, чтобы сморгнуть непрошеную слезу.

То, что сказал Чарльз, не улучшило ее подавленного настроения. Ведь ей придется жить с незнакомцами — двумя женщинами и мужчиной. По долгу службы он живет вне дома — это должно было бы обрадовать ее, но странным образом она не почувствовала облегчения. Чарльз сказал очень немногое о Мойре — своей мачехе, — и Кэти заподозрила, что они не в самых лучших отношениях друг с другом. Берил — дочь Мойры — также жила в Грейндже, доме Блайтов в Лестершире, а старик Стив, бродяга, пригретый отцом Чарльза более двадцати лет назад, по словам Чарльза, любил только «поспать, почитать и поесть». Поначалу он жил на конюшне, но болезнь заставила его перебраться в дом, где он и остался в тепле и уюте — на полном обеспечении сына своего благодетеля. Так, по крайней мере, предположила Кэти, так как сам Чарльз этого не сказал. В доме, кроме того, жили еще две пожилые горничные и садовник с женой, обитавший на старой конюшне.

Кэти чувствовала себя такой беспомощной. С тревогой представляла она свою будущую жизнь. Наблюдая за Чарльзом, пока тот говорил, девушка думала, что скорее предпочтет жить с ним, чем с посторонними людьми, — не важно, насколько сурово он будет обращаться с ней. Ведь, хотя он и совершенно не походил на того, кого она ждала увидеть, ее все-таки не оставляла надежда, что все постепенно изменится и он начнет обращаться с ней по-отечески.

— А по выходным вы будете приезжать домой? — пробормотала она, и в ее голосе прозвучала нотка печали.

— Вряд ли это возможно, — начал он, но, увидев ее растерянность, добавил: — Может, я смогу выбираться — изредка.

Еще одна стычка между ними случилась тогда, когда Кэти узнала, что он собирается отвезти ее в Лестершир этим же днем.

— Сегодня? Но я могу остаться здесь до вторника. Я бы предпочла остаться — если вы не возражаете.

Хотя Кэти и решилась на переезд, но все же тянула время, дорожила каждой минутой, проведенной в родных стенах. Только вряд ли ее дядя понимал это, в его голосе не было ни намека на раздражение, когда он произнес: