— Забей, Бабочка, — прохрипел Стас, осторожно промокая волосы огромным полотенцем. Кажется, я снова выпала из реальности.

— Я говорила вслух? — спросила, прикрыв глаза и наслаждаясь заботой Стаса.

А он просушил волосы и завернул меня в полотенце, прикрывая оголившуюся грудь.

— Мне нужны твои слова, Ева, — хмыкнул, как будто в самом деле умел читать мысли.

А может и умел.

— Давай, Бабочка, нужно выбираться, а то размокнешь.

Кивнула, сделав неловкую попытку вылезти из ванны. Но узкое платье облепило ноги не хуже скотча, и я едва не шмякнулась задом на самое дно.

— Пиздец, Ева, как же ты жила все это время? — не то смеясь, не то сетуя.

А я мысленно обрадовалась, что он не злится больше. И в голосе больше нежности, чем ярости и пугающего до дрожи желания.

Но искрило между нами по-прежнему. Я даже треск разрядов слышала. Один неверный шаг и нас испепелит. А Стас не просто шаг сделал, он обрушил на нас грозовой шквал, подхватив меня под коленки и перекинув через плечо.

Я даже пискнуть не успела.

— Спальня где?

— По лестнице направо, — ответила машинально и тут же дугой выгнулась, ладонями в спину упершись. — Нет, — головой замотала так отчаянно, что она грозила оторваться.

Стас замер, но опускать меня на пол не спешил. Ждал. И молчал.

А я сама…сама стекла по нему на пол, стоячими сосками тернувшись о ткань футболки. Выдохнула, закусив губу, и услышала, как шумно Стас втянул носом воздух. Перехватил рукой за талию, вдавил в себя, давая ощутить всю силу его желания, которое ничерта не отпустило. Ни его, ни меня. И это было так остро, что самой захотелось выругаться, не подбирая выражений.

Но самым правильным казалось выставить Стаса, а самой забраться под одеяло и не высовываться оттуда до конца жизни.

Стас решил все иначе.

— Я сейчас подохну, Бабочка, если не прикоснусь к тебе… — прошептал, вталкивая меня в первую попавшуюся комнату.

Ею оказалась гостиная с так кстати разложенным диваном. И я вспоминаю, что так и не убрала утром постель, потому что случился форс-мажор на работе и мне нужно было срочно появиться в школе. А я просто хотела проваляться весь день в постели, смотря очередной сериал. Собиралась в спешке, вот и забыла прибраться. Но когда Сергея нет дома, я могу позволить себе небрежность и даже бардак, как и не проводить ночи в супружеской спальне.

Стас толкнул меня на диван и я упала на спину, но тут же отползла в самый угол, стала на колени, спиной прижимаясь к спинке.

Головой мотала, тихо всхлипывая. Боясь и в то же время жаждая только одного – Стаса. Потому что он мой сладкий кошмар, моя боль и мое адское пламя, обнажающее каждый нерв, превращая меня саму в одну сплошную рану. И я знала, будет невыносимо больно, но я хотела этой боли, сгореть в ней и воскреснуть. И пусть это неправильно и навсегда разрушит мою жизнь, но я сама подалась к нему.

Он всегда был быстр и сейчас оказался проворнее. Перехватил инициативу.

Рванул меня на себя, пальцы впутал в волосы и жадно впился ртом в мой. Он не целовал меня, выпивал досуха, воруя дыхание и целую жизнь. Заставляя рухнуть в бездну и разбиться на осколки, а потом склеить себя наново в его руках, все-таки уложивших меня на спину.

И это отрезвило похлеще колодезной воды.

Уперлась ладонями в грудь Стаса и увернулась от его поцелуя. Он мазнул губами по щеке, прикусил мочку уха, и я застонала, растекаясь дрожью под его ласковым дыханием.

— Стас…пожалуйста…перестань… — умоляла, а сама выгибалась ему навстречу, вжимаясь в него, стараясь слиться с ним каждой клеткой, каждой молекулой. Кожа к коже. Быть единым целым.

— Что перестать, Ева? — а сам пальцами скользнул под платье, отодвинул край трусиков и прорычал, погрузившись в мокрое и горячее лоно. — Блядь, какая же ты мокрая.

— Стас, — позвала, всхлипнув.

— Ева… — выдохнул, упершись своим лбом в мой. А пальцы, эти красивые пальцы, которыми он так здорово перебирал черно-белые клавиши пианино в музыкальном классе, гладили между бедер так нежно, словно играли самую сложную и невообразимо прекрасную мелодию. — Я хочу тебя, Ева. Хочу трахать тебя. Хочу…

— Заниматься любовью… — перебила, шалея от его откровенности.

— Похуй, называй, как хочешь, — ртом накрыл набухший сосок, втянул его. А я задохнулась от этой ласки. Вцепилась в его волосы на затылке в попытке оторвать его голову от себя, но лишь сильнее прижала.

— Не надо, пожалуйста…Это…это неправильно, — разжала пальцы, бессильно уронила руки на диван, понимая тщетность своих попыток его остановить. Как можно прекратить то, чего так отчаянно жаждешь? Как изголодавшееся животное, у которого нет ничего, кроме голых инстинктов. Сама не заметила, как прикрыла глаза, сдавшись, а по вискам скатились слезы.

Стало все равно, что будет дальше. Стас Беляев всегда получал что хотел. Это аксиома, которая за десять лет не изменилась. Как и он сам. Такая же бездушная скотина, которой плевать на всех. Главное – видеть цель и идти к ней напролом. И плевать, что под жернова твоего пути попадаются чьи-то души и сердца. Плевать. Ему нужно покорить очередную вершину, получить недоступную женщину. Загнать, как хищник свою добычу. А уж если добыча сама кладет сою шею в его пасть – грех не насладиться горячей кровью.

— Твою мать, Бабочка, — прорычал Стас и резко сел, волосы взъерошил и кулаком по дивану саданул.

А мне холодно стало невыносимо. Без него холодно.

— Ладно, Ева, твоя взяла, — усмехнулся, качая головой, словно собственному голосу не доверял. — Ложись на живот, я помогу тебе расслабиться. И перестань трястись, как овца, которую ведут на заклание. Я не сделаю ничего такого. Просто массаж, Бабочка.

— А ты умеешь? — хлопнула ресницами, чувствуя неподъемную тяжесть своего тела.

— Я много чего умею, Бабочка, — снова понизив голос и обжигая горячим и по-прежнему голодным взглядом. — Но тебе даже думать стыдно о таких вещах, недотрога ты моя. Да сними ты нахрен это гребаное платье!

— Ладно, Стас, — вторя его словам, — массаж так массаж.

Стянула с себя разорванное платье и легла на живот, подставляя его взгляду свою «изуродованную» спину.

— Пиздец, Ева, — прохрипел Стас, нежно касаясь разгоряченной кожи. Оголенной, как провода высоковольтки и такой чувствительной, что даже дуновение ветра способно прожечь насквозь. — Это просто…блядь, это охеренно красиво, Бабочка.

И кончиками пальцев по черно-алой бабочке, поселившейся на моей спине девять лет назад.

Я проснулась оттого, что сильно замерзла. Холодный утренний ветер выхолодил комнату, играл занавеской. По подоконнику барабанил дождь, а где-то на рассветном горизонте мурлыкал гром.