— Надо тебе армяшей прислать, — заметил Бык. — У нас бригада одна есть армянская, дома пацанам строит. С год как мы их прикрутили. Работящие армяши, не левота. Все тут разгребут, заодно и починят че надо.

— Не надо, — сказал отец Климент. — На такие дела нельзя неволить. Вот если бы они сами захотели — другое дело.

— А мы им объясним доходчиво, они и захотят.

— Знаю я, как ты объясняешь, — погрозил ему пальцем отец Климент. — Сам пока обойдусь. Тут при коммунистах загадили все напрочь, святость хотели опаскудить. И конюшню устраивали, и склад, и мастерские. Я из храма тонн десять мусор вывез, овраг наполовину закидал. Спасибо, Артемка мне помогает. — Он потрепал мальчика по голове и тот ответил ему благодарным взглядом. — К крестильне-то к этой я еще только приступил, там еще пахать и пахать. — Он зачерпнул ведром воду из колодца. — Полей, — попросил он Хромого.

Хромой потрогал воду рукой и крякнул:

— Ты че, морж, что ли, ледяной водой мыться? Гляди, воспаление легких схватишь!

— Святая вода! — отрезал отец Климент. — Зимой не замерзает. Большевики этот источник нарочно засыпали, а я откопал с Божьей помощью. Мы с Артемкой всю дорогу умываемся, и никакая зараза не берет. Верно, Артемка? Э, брат, да ты, я гляжу, опять карандаш грыз? Аж лоб перепачкал. Зачем же ты их грызешь? Ими рисовать надо, а не грызть.

— Пло-ха! — раздельно выговорил Артемка и сам себе погрозил пальцем.

— Вот и не делай, если плохо. Дай-ка я тебе мордочку вымою.

Он умыл Артемку, потом, стащив майку, фыркая, ополоснулся по пояс. Хромой поежился, глядя на него, а Теща незаметно строил нам гримасы. Когда отец Климент закончил, мы вернулись в церковь. Здесь было не намного теплее, чем снаружи, но, по крайней мере, не задувало. Отец Климент надел через голову черную грубую рясу и подпоясался.

— Голодные? — спросил он. — У нас ведь и нет ничего. Разве что в деревню сбегать, че-нибудь там попросить?

— Не надо никуда бегать, — самодовольно ухмыльнулся Хромой. — Мы все нужное с собой возим.

Он сходил к машинам и принес мешок с конфискованной снедью. Пока отец Климент искал, чем открыть консервы, Теща достал из кармана нож с выдвигающимся лезвием, нарезал пироги и разложил их на большой картонной коробке, перевернутой вверх дном. Артемка схватил кусок пирога и жадно откусил.

— Ты что делаешь? — одернул его отец Климент. — А помолиться? Без молитвы у тебя заворот кишок будет!

— Не пугай мальца, — заступился Бык. — Ешь, братишка, не бойся.

— Не пугаю, а воспитываю, — строго возразил отец Климент. — К вам, кстати, это тоже относится.

Он поднялся и прошел к ширме с иконами. Мы последовали за ним.

— Бог! — вдруг сказал Артемка, указывая на фреску под потолком.

— Это — Божья Матерь, — терпеливо поправил отец Климент. — А Бог — вот.

Он повернул Артемку к бумажной иконе Спасителя.

— Бог, — повторил Артемка, радуясь своему знанию.

— Слышь, бать, а можно по ускоренке молитвы крутануть? — попросил Теща. — А то я жрать хочу, сил нет. С утра маковой росинки во рту не было.

Отец Климент сверкнул на него глазами, но сдержался. Поставив рядом с собой Артемку, он вслух прочитал несколько кратких молитв, и бандиты серьезно и набожно перекрестились.

— Садитесь, — пригласил отец Климент, кивая на тряпье. — Соль, если надо, вон там, сбоку.

— Тут дуба дашь, — передернул плечами Теща. — Холодина, спасу нет. Давай сюда козла заделаем.

— Не надо. Я ж из мира уходил, не чтобы где теплее искать.

— Ты-то ладно, а малец за что страдает? — укорил Бык.

— Это вы страдаете, — возразил отец Климент. —

А мы с Артемкой вас жалеем.

* * *

— Батюшка, беда! Убили, батюшка! Насмерть убили!

— Кого убили? — отец Климент кинулся во двор. Мы все, включая Артемку, выскочили следом.

У входа в церковь голосила старуха в кургузом тулупе и теплом желтом платке. В руках она держала раздавленную курицу. Голова у курицы болталась.

— Пеструшку убили! Конец ей пришел! — сокрушалась старуха. — Ты только погляди, батюшка, что злые люди с кормилицей моей сотворили!

Отец Климент с облегчением выдохнул.

— Ну, напугала ты меня, Алевтина! — с укоризной произнес он. — Я уж думал, правда, убили кого!

— Как же я теперя без нее жить буду! — не унималась старуха.

— Тише, мать, не ори! — урезонил ее Хромой. Он брезгливо оглядел труп курицы и, не трогая руками, зачем-то его понюхал. — Ты сюда вообще зачем приперлась? — вдруг спросил он бабку.

— Так ведь, это ж... — пугаясь забормотала старуха. — Вы ж ее... того... порешили!

— Мы? — возмутился Теща. — А ты за свой базар отвечаешь?

— Да ведь больше некому, — боязливо пробормотала старуха. — Видать, как ехали, так машиной ее придавили.

— На хрен нам ее давить? — фыркнул Теща. — У нас че, других делов нету? Ты вообще от кого работаешь?

— Отец Климент, разберись со своей братвой, — поддакнул Хромой, — а то тухлятину приволокла и на нормальных пацанов стрелки переводит, на ровном месте предъявы кидает!

Я отметил про себя, что, несмотря на постоянные стычки и перебранки, Хромой и Теща являли собой слаженный дуэт. Старуха в отчаянии ударилась в слезы.

— Батюшка, родненький! — взывала она к отцу Клименту. — Ты хоть заступись! На тебя вся надежа!

— Пло-ха, — неожиданно сказал Артемка, переводя взгляд со старухи на курицу.

Отец Климент огладил бородку.

— Сколько ты, Алевтина, за курицу хочешь?

Старуха переменилась в лице.

— Господи, сколько ж за нее просить, за родимую? — засуетилась она. — По два яичка каждый божий день несла, красавица наша. Ни у кого куря не несутся, а моя — по два яичка!

— Короче, — поморщился Бык.

Старуха стрельнула в него глазами и тут же отвела их в сторону. Страх в ней боролся с жадностью

— Ну, вот если ее на рынке продавать, в Суздале, то пятьсот рублей за нее можно просить... — скороговоркой понесла она.

— Сколько?! — прервал Хромой. — Да за пятихатку я страуса живого куплю!

— Ты что-то впрямь загнула, — строго заметил отец Климент. — Ей красная цена полторы сотни.

— Хоть три дайте! — попросила старуха.

— Ладно уж, держи, — сжалился Бык, протягивая ей три сотенные бумажки.

Старуха просияла.

— Спасибо вам, сынки! — принялась кланяться она. — Спасибо тебе, батюшка! Дай ручку поцелую. — Она чмокнула татуированный кулак отца Климента, прежде чем он успел его отдернуть. — Святой человек! Только у тебя справедливость и найдешь. — И, поспешно сунув деньги в карман, она засеменила прочь.