О причине странного поведения карфагенян Сципион узнал позднее от пленного моряка. Гадание, без которого карфагеняне не начинали ни одного дела, оказалось неудачным. Брошенный в воду кусок дерева в виде ладьи пошел ко дну. Сражение решили отложить.

Воспользовавшись промахом пунов, Сципион приказал привести суда в боевую готовность. Когда через три дня карфагенский флот снова вышел из канала, его встретила оснащенная римская эскадра из 120 кораблей.

За морским сражением Тиберий наблюдал, стоя рядом с Публием и Полибием. Юркие вражеские корабли напали на неповоротливые римские суда, ломали весла, делали в бортах пробоины. С трирем баллисты метали стрелы, обмотанные горящей паклей. Бой продолжался до вечера. Море покрылось обломками. Но ни одна из сторон не могла считать себя победительницей.

Не желая рисковать флотом, на который возлагалось столько надежд, Гасдрубал отдал приказ возвращаться в гавань. Но боги и впрямь отвернулись от Карфагена: первыми войдя в канал, мелкие суда загородили проход большим кораблям. Этим немедленно воспользовались римляне. Они загнали карфагенские корабли в крохотную бухту и полностью уничтожили. Дым гигантского пожара был виден из, любой части оцепеневшего города.

День, не отмеченный в календаре Тира пурпуром, неожиданно стал праздником. Тирийцы с ликующими криками «Пришел! Пришел!» сбежались в гавань. Ткачей можно было узнать по бледным лицам, красильщиков – по рукам, красным по локоть, медников – по копоти на одежде, плотников – по стружкам в волосах.

Два месяца назад, в день воскрешения Мелькарта, когда с матерью городов Тиром сливаются в жертвенном порыве рассеянные по всему миру колонии – дочери, не было посланцев лишь от одной из них – от Картхадашт. За семьсот лет со времени рождения ее на свет не было случая, чтобы дочь пренебрегла празднеством матери и не прислала в храм Мелькарта дочерних даров. Что бы ни происходило на море и в мире, какие бы ни одолевали бедствия, корабль Картхадашт в этот день появлялся в порту Тира с той же неизменностью, с какой сам Мелькарт в сиянии лучей появлялся на утреннем небе.

Вскоре стало известно, что ромеи, выманив у Картхадашт сначала ее сыновей, а затем и оружие, осадили город и отрезали его от моря. В Тире был объявлен траур. По улицам, застроенным многоэтажными домами, прошла священная процессия. Жрецы в черном, с пеплом на головах, размахивали кадилами и призывали молиться Дагону, Ваалу, Астарте и другим богам и богиням, ибо никто, кроме них, не может вступиться за беззащитную дочь Тира. Богатые торговцы пурпуром, стеклом и благовониями, обычно щедрые лишь на посулы, на этот раз не поскупились. Во всех храмах матери городов день и ночь дымилась кровь жертв, и к небу возносился аромат благовонных курений.

Увидев входящую в гавань гаулу с луной и звездой – знаками Танит, город ликовал. «Боги, вняв молитвам, приняли наши жертвы», – говорили жрецы. Купцы, не пожалев драгоценных мидийских ковров, расстелили их на всем пути от мола до храма Мелькарта. Однако Ганнибалу, сыну Ганнибала, не пришлось ощутить пятками мягкость ворса. Ремесленники, собравшиеся в гавани, подхватили его, когда он был на сходнях, и с криком: «Да здравствует Ганнибал», – понесли к храму Мелькарта. В толпе, заполнившей улицы, было немало тех, кто некогда видел Ганнибала, сына Гамилькара. Они размазывали слезы по щекам, уверяя, что Ганнибал и его отец все равно что две капли молока.

После принесения Мелькарту запоздалых даров, Ганнибала провели в пристройку храма, где он встретился со столетним старцем, главным жрецом. Выслушав посла, жрец показал на свитки в настенных шкафах.

– Здесь, – сказал он, – все, что происходило в нашем городе за две тысячи лет. Цари сменяли друг друга. Что тебе скажут их имена: Абабал, Хирам, Балбазер, Абдастарт, Филлет? Все они правили до Пигмалиона, сестра которого Иллиса основала Картхадашт. А какие бедствия испытал наш Тир! Его осаждали ассирийцы. Царь македонян Александр засыпал камнями пролив, отделяющий наш остров от моря, полностью разрушил город. Это было всего шесть поколений назад. Где же следы разрушений? Ты их не увидишь. Тир стал еще прекрасней, еще богаче, чем раньше. Нашему Мель – карту приносят жертвы города – дочери Берит[4], Китион, Картхадашт, Утика.

– Трусливая, презренная Утика! – перебил Ганнибал. – Это ей мы обязаны нашими бедами. Она без боя открыла свои ворота, подставила нас под удар.

– Было и это, – бесстрастно подтвердил жрец. – Когда Тир осаждали ассирийцы, им дал свои корабли Библ[5]. Но и наши цари не помогли Сидону, когда он поднял восстание против ассирийцев. Поэтому Ассар – гад, царь ассирийцев, передал нам земли Сидона.

– Зачем ты мне все говоришь! – вспылил Ганнибал. – Я не хочу слышать о каких-то древних царях. Чем они могут помочь моему Карфагену? Я тороплюсь к Деметрию в Антиохию.

– Не гневайся, сын мой! – печально проговорил жрец. – Я не отнимал твоего времени пустой болтовней. Примерами прошлого я хотел тебя утешить. Не торопись в Антиохию. Там уже полгода как не правит Деметрий, сын Селевка. Престол Антиохии захватил самозванец Александр Балас, поддержанный римлянами.

На заре стратег Ахейского союза Диэй проснулся от стука и, с трудом преодолевая сон, поспешил к двери. То, что он увидел, можно было принять за продолжение сна. Перед ним стоял Коман, ушедший вместе с Критолаем на помощь восставшей Македонии. Нет, не тень брата, а сам он, как всегда веселый, хотя и страшно худой.

– Коман! – вскричал Диэй, с трудом освобождаясь от братских объятий. – Я верю, что ты и теперь можешь отправиться в Олимпию и принести Коринфу еще одну оливковую ветвь. А я ведь уже воздвиг тебе кенотаф!

– Ты поторопился, брат, – сказал Коман, широко улыбаясь, – Харон не захотел меня принять, посчитав, что от живого ему будет больше пользы. И не ошибся, старикан! Придя в себя и выбравшись из-под груды трупов, я отправил к нему вместо себя троих ромеев. Так как я был безоружен, их пришлось задушить. Меммий не досчитался троих.

– Почему Меммий? – удивился Диэй. – Ведь легионами командует Метелл.

– Потому что Меммий сменил Метелла. Я узнал об этом от тех же троих, когда, притаившись, слушал их болтовню о консуле.

– Вот оно что! – протянул Диэй. – Теперь понятно, почему Метелл в своем послании предлагал нам не только жизнь, но свободу и имущество, которое мы могли бы унести на плечах. Он не хотел оставлять славу Меммию.

– Меммий оставит нам только жизнь – я это понял из разговора той же тройки, делившей наше добро.

– Что же делать, брат? Что можешь посоветовать ты, уже общавшийся с богами?

– Я думаю так: если нас уже числят рабами, то мы ничего не потеряем, если освободим и вооружим наших рабов.